Иногда видит она синие брызги во ржи и радуется им. Сколько стихов и песен сложено про милые васильки! И как их ругают агрономы! «Сорняк!» «Не у места — сорняк, а у места — украшение земли, радость людям, — размышляет девушка, — вот и люди также… все оттого, у места ли они…»
Качает комбайн, рябит в глазах, обдает перегаром солярки от трактора. Длинен гон машин, трясок штурвал в руках, пыльна сухая земля. Солнце поднялось и припекает. Ника снимает куртку, наклоняет зонт, чтобы скрыть в тени лицо и плечи. Но это облегчает ненадолго. Скоро от жары нечем защититься, и она обжигает все тело, перехватывает дыхание, иссушает язык. Вода в бидончике стала теплой и не освежает.
— Пап, — с трудом выговаривает Ника. — На заводах холодную газированную воду пьют… Я читала.
— У нас это не сделаешь, водопровод в поля не проведешь.
— В термосах можно. Есть большие термосы.
— До этого еще не дошло.
— Просто никто не додумался.
На повороте у полевой дороги Ника увидела «газик» с выгоревшим брезентовым верхом. Около него стоял Венков в парусиновом пиджаке и соломенной шляпе. Он пошел навстречу комбайну, легко взобрался на него на ходу, закричал Филатову в ухо:
— Все бригады косят… И в Андреевке, и в Лапшовке, и здешние… Переспевает хлеб, надо торопиться.
— За десять бы дней свалить, а подобрали бы за неделю, — надсадно кричит бригадир.
Венков охватывает быстрым взглядом поле, прикидывает в уме, сколько скошено со вчерашнего ужина, приближается к Нике.
— Тяжело? — слышит она и поворачивается к нему, близко видит до черноты загорелую шею, пучок волос в красном ухе, отвечает громко, отделяя слова:
— Ничего!..
Поговорив с Филатовым о жатве, распорядившись, чтобы косили еще ниже, Венков сбежал по трапу, спрыгнул на землю и пошел к другому сцепу машин, поджарый, юношески подвижный.
К обеду Нику разморила жара. От долгого стояния на тряской машине дрожали ноги, ломило поясницу. Когда подъехала одноконная подвода и Лиза, стоя в передке телеги, стала махать платком, Ника обрадовалась отдыху.
Умолк шум моторов. В тени комбайна собрались механизаторы. С красными, потными лицами раскидались в свободных позах — кто сидел, обхватив отяжелевшими руками согнутые в коленях ноги, кто полулежал прямо на колючей стерне. Во всех чувствовалось одно: усталость, наслаждение отдыхом и сознание важности своей работы.
Лиза зазвякала половником, наливая из двухведерного бидона в миски похлебку со свининой, люди стали разбирать ложки и куски хлеба. Ели медленно, много, со вкусом, потом жадно пили холодную воду, пахнущую деревянной бочкой, курили и мало-помалу начинали разговаривать неторопливо, негромко.
Нике не думалось о еде во время работы, ей хотелось напиться и полежать. Но, попробовав похлебки, она с наслаждением съела полную миску и ощутила слабость во всем теле. Лежа в сторонке от мужчин, в прозрачной тени, не дающей прохлады, а только укрывшей ее от прямых лучей солнца, на мгновение услышала скрип телеги, потом потрескивание сохнущей соломы и крепко заснула.
Оставляя за собой вытянутое желтое облако пыли, мчатся по дорогам грузовики: от комбайнов на тока, с токов — на элеватор, что высится серым небоскребом на железнодорожной станции.
Алексей ведет нагруженную машину на элеватор по знакомой дороге. Он знает на ней все подъемы, спуски и повороты, все выбоины. С машиной он сжился, знает ее поведение, чувствует ее в руках.
Уже две недели возит он зерно. С родителями видится случайно и мельком, ест, где придется, спит, где застанет ночь. Алексею не в тягость такая жизнь, она увлекает его. Ему нравится, что людей связала общая работа, понятен смысл тяжести и лишений. Слово «хлеб» в эти дни произносится чаще других слов. Хлеб, хлеб, хлеб!.. И приходят Алексею на ум мысли о том, что тысячи лет люди трудились, прежде чем научились выращивать зерно, выпекать из него хлеб, без которого немыслима жизнь человека.
Вырулив с полевой дороги на шоссе, Алексей прибавляет газу; ветер со свистом врывается в кабину, треплет завитки волос на потном лбу, гладит смуглые щеки.
На элеваторе завозно. Грузовики один за другим въезжают на помост-весы, а машины все прибывают, выстраиваются в очередь. В буфете толчея. Водители закусывают, пьют фруктовую воду, шумно разговаривают, шутливо задирают буфетчицу, полную рыхлую женщину.
Алексей съел булочку, запил водой, пошел потолкаться среди шоферов, среди которых немало из Москвы, Ленинграда, Ярославля, Горького. В такую даль прислали их с машинами ради хлеба, который здесь владеет сейчас людьми. Кое с кем из приезжих у Алексея завелось знакомство.