Но однажды вечером, когда после ужина отец читал вслух газету, мать слушала, возясь с посудой, а Ника листала годовой переплет «Огонька», пришел Венков.
Ника смущенно метнулась прибирать разбросанные вещи, краснея за мать, угодливо обмахнувшую полотенцем стул для гостя, и злясь на отца, не знавшего куда посадить Венкова. «И откуда только у них такая растерянность перед председателем?»
— Садитесь, Николай Семенович, — приглашал Филатов, пытаясь угадать, что заставило председателя навестить их дом. Этого за старым председателем не водилось. — Сейчас чайку попьем. Евдокия! Собери поскорее!
— Спасибо, только что пил, — отказался Венков, оглядывая жилье. — Вот зашел на минутку… Домик у вас ничего, неплохой.
— Да-а, жить можно. А как вы устроились?
— Хорошо! — ответил Венков. — Много ли нам вдвоем надо!
— Плохо без хозяйки-то, — сочувственно сказал Филатов.
— Конечно, плохо, — согласился Венков.
— И не думает ваша жена приезжать? — простодушно спросила Евдокия, разглядывая гостя.
— Нет, не думает.
— Конечно, городской не приглянется у нас. Мы уж привышные, тут родились и другой жизни не знаем.
— В деревне живут те, кто любит ковыряться в земле, — сказал Филатов, как бы в подтверждение слов жены.
Венков про себя улыбался: как часто приходится ему слышать подобные рассуждения.
— Жена моя родом из деревни, — сказал он таким тоном, словно хотел зачеркнуть весь предыдущий разговор. — И я в деревне родился.
— Вот! — почти радостно воскликнула Евдокия. — Всех деревня дает. Почему они обратно в деревню не хотят?
— Жена моя — микробиолог, в научном учреждении работает. Тут, в Усовке, ей делать нечего.
— Ясно дело! — Евдокия начинала допускать в тоне обвинительные нотки. — Значит, вы у нас ненадолго. Не будете же разводиться с женой, а врозь — не житье.
— Случается иногда в жизни, что приходится временно жить врозь.
— Так-то оно так, но вроде бы семейный непорядок это, — сказал Филатов.
— А как же моряки? На год и больше уходят в плавание. Рыбаки в океане по семь-восемь месяцев на промысле без семей. Вернутся, поживут месяца два — и опять в море. А геологи?
— А мы по-деревенски непривышны к этому. — Евдокия с удивлением развела руками. — На неделю муж уедет, и уж дико… Война, конечно, не в счет.
— По-всякому приходится жить, — произнес Венков таким тоном, чтобы не оставить повода продолжать разговор об этом.
С обостренным вниманием и напряжением слушала этот разговор Ника, нетерпеливо ожидая, когда же Венков скажет, зачем он пришел.. А когда он заговорил с Филатовым о коленчатых валах, она перед зеркалом собрала сзади волосы, перевязала их лентой, накинула на голову платок.
— Вы уходите? — удивленно спросил Венков.
— А что?
— Я ведь жду вас…
Нике стало жарко, словно ее обдало кипятком. Даже дыхание перехватило.
— Как моя просьба? Были на свиноферме?
Спокойное лицо Венкова, добрая улыбка, участливый взгляд — все это вдруг взбесило Нику до такой степени, что она, не помня себя в гневе, подскочила к председателю.
— Знаете ведь, что была на ферме, так зачем же спрашиваете? Нарочно послали, как дурочку, чтобы на посмешище выставить.
— Клавдия! — грозно сказал отец, но она не слышала его и говорила в лицо Венкову все, что думала наедине с собой.
— Командовать-то всякий может… Кто у нас в бригадирах и прочих начальниках? Мужчины! А на тяжелой работе женщины. А вы сами поковыряйтесь в навозе…
Она говорила таким тоном, словно Венков был в чем-то виноват перед ней, и теперь представился случай свести с ним счеты.
— Я никому не мешаю, и оставьте меня в покое, — сквозь слезы сказала она.
— Кто вас так обидел? — с прежним спокойствием спросил Венков. — Что произошло на ферме? Я ничего не знаю. И не понимаю вашего раздражения. Объясните, пожалуйста.
— Как же не знаете! Алексей-то все видел.
— Поверьте, он ничего не говорил.
Ника не произнесла больше ни слова. Как внезапно она вскипела, так же вдруг и остыла, замкнулась, словно окаменела.
Наступило неловкое молчание. Венков распрощался.
Едва захлопнулась за ним дверь, как Ника вздохнула с облегчением. Ей казалось, что она смело «отбрила» председателя, и сама гордилась собой.
— Позор!
Голос отца сорвался на высокой ноте, стол хрустнул под ударом кулака, упал и разбился стакан.
— Ведешь себя, как базарная баба.