В руке Николая Семеновича сверкнула бутылка, водка забулькала в рюмки.
Степенно, как и подобает вести себя знатным гостям, старики осторожно держали рюмки в дрожащих щепотях.
— За хорошую жизнь!
Выпили, шумно выдохнули из раскрытых ртов винный дух, потянулись к закуске. Аверьян сосал половинку соленого огурца, жаловался.
— Жевать-то нечем. Бяда-а!..
— А почему зубы не вставите? — спросил Венков.
— Зубы-те? — Аверьян положил огурец на край тарелки, вытер рукой рассол с бороды. — Хлопотное дело. В район ехать надо, расход… Куды там!..
— Мне в Москве обе челюсти смастерили. — Матрена растянула морщинистый рот, обнажив два ряда неестественно белых зубов, ткнула в них крючковатым указательным пальцем. — Сын это мне уважил… И горюшка не знаю. А удобь-то какая! Хошь — вынь да в кружку с водой положи, хошь — обратно в рот воткни.
Разговор о зубах вызвал разговор о болезнях. После второй рюмки стали хвалиться друг перед другом, у кого что болит.
— Рематизма замаяла. — Матрена погладила руками колени. — По ночам уж так можжит, так можжит — места не находишь.
— Тертый хрен або редешный сок прикладывай, — посоветовала маленькая, вся ссохшаяся Аграфена. Когда она ела или говорила, острый подбородок ее почти касался крючковатого носа, закрывая запавший безгубый рот.
— Пробовала, — Матрена махнула рукой.
— Ревматизм — что! — Аверьян почмокал размякшими от рассола белесыми губами. — Меня прострел в поясницу хватает. Вот это — штука! Будто клещами спину-то рвет. Плачешь, как ребенок малый.
— Нога ли, спина ли — все это терпимо, — прошамкала Аграфена. — Хуже всего болесь брюха. Унутри-то как червяк гложеть и гложеть. Ни есть, ни пить. Доктора говорят, у меня язва, да бо-о-ольшущая… Удивляются, как я живу.
— Зажились мы все, — с умилением произнесла Матрена.
— Тебе-то что? — заметил Аверьян. — У тебя сын, внуки. А вот мы все пережили жен, мужей, детей своих. Мы зажились, это правда. И вспомоществования нам нет. А силы-то где? Нету сил-то. Помирать надо, помирать! Пора!..
— Что вы!.. — сказал Николай Семенович. — Живите на здоровье!
Аверьян поднял руку.
— Дай сказать.
— Говорите, дед.
— В гостях не идут супротив хозяина. Ну, я скажу тебе… не обидное, а дело. Вот ты моложе меня, может быть, втрое, а старость свою обеспечил.
— Да у меня ничего за душой нет.
— Как нет? А пенсия?
— Пенсию я заработал.
— А мы?.. Тридцать годов в колхозе проработали, а пенсии нам не положено. Вот и скребись, как можешь.
— Насчет пенсии вы правы. Наш колхоз экономически слабый, не может пенсию выдавать.
— То-то и оно. Один выход — помирать.
— Зачем же так! Чего-нибудь придумаем, поможем.
— Не торопись с посулом, а сделай.
Николай Семенович потрепал старика по руке.
— Постараюсь, дед.
— Живы будем — поглядим, — усмехнулся Аверьян, катая во рту скользкую ледянистую конфетку.
Напоминая гостям, чтобы они ели, Николай Семенович, как бы между прочим, заговорил о том, что есть государственные дома для престарелых и что можно похлопотать.
— Нет! — отрезала Матрена и отмахнула от себя рукой.
Ее поддержал Аверьян.
— Пока ползаешь, охота в родном месте жить. Вот кабы у нас тут устроили такой дом. Были бы мы чисты, ухожены, накормлены, напоены… Иной раз занедужится, так напиться некому подать.
— Батюшка, слышь, хочет богадельню сотворить, — сладеньким голоском сообщила Аграфена.
— Вы верите отцу Борису? — спросил Венков.
— Он уверял, уверял, — ответила Матрена.
— А если колхоз построит?
На вопрос Венкова никто не отвечал.
— Колхоз может построить дом, эдак комнат на двенадцать. Поселить вас каждого в отдельную комнату. Посильную работу по дому станете сами делать, потруднее — колхоз. При доме огород, сад разводите, если пожелаете… для своих потребностей.
— Плохо ли! — вздохнул Аверьян. — Я рад, хоть завтра. Но… колхозу не осилить это.
— А с избами нашими как? — тихо спросила Аграфена. — Отец Борис обещает за избы-то выкуп.
— Обещал, обещал, — подтвердила Матрена.
— Да ведь избы-то ваши гнилые. Дай бог, двадцатую часть в дело выбрать да малость какую на топливо. Остальное — труха.
— Николай Семенович, — Аграфена многозначительно вонзила в воздух тонкий, как карандаш, палец, — топливо тоже денежек стоит. А? Отец Борис обещал возместить. Пущай он строит, нам все едино.
Сдерживая улыбку, Венков сказал, что за священника он решать не берется, а вот на правлении колхоза поставит вопрос о доме для престарелых.