В ответ он только подмигивает и сильней налегает на рубанок.
Его добродушная улыбка нравится Нике, тревожит ее, и она думает о нем просто, тепло, нежно.
А когда плотники настилали и сколачивали полы, руководивший всей работой дед Лавруха беззлобно покрикивал на девушек:
— Складай доски в порядок, а не бросай как ни попадя!
Окрик только потешал девушек, вносил оживление.
Ника все делала с увлечением: таскала кирпичи и доски, выгребала мусор, обмазывала стекла, а когда пришло время побелки, взялась за малярную кисть.
Почти каждый день Алексей провожал ее до дома, шел рядом, болтал о чем попало. Ника видела, что нравится ему, и это было ей приятно. Не понимала она только одного: почему он застенчив с ней. Сколько раз она невольно заставляла его краснеть и про себя потешалась над ним. Ну что за парень! Недурен, неглуп, на народе орел, а наедине с ней тетеря тетерей!
Однажды она спросила, были ли у него увлечения девушками.
— Есть одна девчонка, — ответил Алексей, — вместе учились. Мне она нравится. Я даже однажды пострадал за нее.
— Это интересно! Расскажи!
— Чего тут рассказывать. Учительница выставила ее из класса. Я считал это несправедливым и тоже вышел в знак протеста. За это мне сбавили отметку по поведению.
— Это и все? — разочарованно спросила Ника.
— Все.
— А я думала, что-нибудь захватывающее. — Подумав, она спросила со свойственной ей непринужденностью, к которой никак не мог привыкнуть Алексей: — Так ты увлекался этой девушкой или она тебе только нравилась?
— Она мне и теперь нравится. А увлечение — это, наверно, что-то более сильное.
— Увлечение — это когда на уме только этот человек… постоянно, всегда и везде, он живет в сердце, этот человек…
— Ты уже испытала это?
— Нет еще… Но хочется испытать.
— За чем же дело стало?
— Вот чудак! Это же не должно делаться намеренно, это должно случиться нечаянно, помимо воли, неожиданно… Чего ты смеешься?
— Да так.
— И ничего смешного в этом нет.
— Почему девушки мечтают о любви?
— А парни не мечтают?
— Нет! — Алексей вдруг захотел показаться видавшим виды и охладевшим к жизни молодым старичком. — Я, по крайней мере, не трачу на это время.
— Значит, ты сухарь!
— Да еще заплесневелый, — с наигранной веселостью ответил Алексей.
— А известно тебе, что за плесенью наступает червивость?
Алексей обиделся: «Больно уж ты языкастая!» Однако виду не подал.
Но Ника заметила в нем перемену и продолжала говорить, смеясь:
— Я буду звать тебя Сухарь Сухаревичем? Хорошо? Это так идет к тебе!
Не найдя что ответить и не умея попасть в шутливо-насмешливый тон, каким говорила Ника, Алексей чувствовал себя униженным и вызывающе молчал.
Так и разошлись они на этот раз молча, и Алексей не стал ее провожать после работы, а вскоре Ника перестала приходить на строительство клуба.
Сквозь высокую стеклянную крышу сеется матовый свет осеннего дня. Огромное каменное здание без окон все заполнено этим спокойным светом, придающим всему серый окрас. Длинные каменные прилавки протянулись несколькими рядами. На каждом прилавке свой товар: на одних овощи и соленья, на других яйца, масло, молоко, на третьих битая птица, кролики, дичь; в мясном ряду — свиные, бараньи, говяжьи туши, здоровенные мужики в искровавленных фартуках кладут туши на толстенные тюльки, разрубают на куски огромными отточенными топорами; фруктовый ряд цветет красками Кавказа и Туркестана: ярко-красные гранаты, подрумяненные яблоки, белый и черный виноград, зеленовато-бурые груши, грецкие орехи, фундук, айва, вино; в особых местах идет торговля рыбой, колбасой, консервами, медом, хлебом…
Для торговли картошкой отведено самое незавидное место, в углу рынка. Ника стоит за прилавком, скучает. Рано утром начала торговать, а продала лишь полмешка. Если так пойдет торговля, то ей не распродать картошку и за пять дней.
В другом конце ряда видны Нике узбекские тюбетейки на черных головах, горбоносые кавказские лица с узенькими усами. Там постоянно толпятся покупатели, мимо не проходят, хоть немного, да покупают. Лафа фруктовикам, не то что ей, девушке из российского колхоза. Они фрукты самолетами возят, по почте посылками гонят. А почему не возить на самолетах? Чемодан винограда привез — чемодан денег выручил.
Но вот и к Нике подходит пожилая сутулящаяся женщина в стареньком пальто, в старомодной, заношенной до блеска фетровой шляпе с вылинявшей шелковой фиалкой, перебирает картофелины, вертя, разглядывает, сердито спрашивает: