Ни в одном из миров его душа не смогла смириться с одиночеством. С безразличием. И настолько она обезумела, что пустоту вокруг (буквально ничего) превратила в угнетающую и топящую густую субстанцию, с погружением в которую и последующей смертью от навалившегося давления нельзя было бороться. Как и с зыбучим песком. Лишь действовать спокойно и рассудительно.
С телом и разумом жалкого, обиженного на жизнь подростка-неудачника, которого подначивает к Хаосу голос демона в голове!
***
Внезапно картины одной жизни сменила другая. Ино, совершенно не представляя, бредит сам или Система какая ему позволяет, взглянул на рогатую маску собственного доспеха чужими глазами. Глазами демона, что стал человеком. Он ощутил страх разжившегося в кругах якудзы верхних кругов собрата Пустого, что сдался и отринул своё «предназначение». Ибо как только до него дошли первые обрывки новостей о буйствах «попаданца в бледных доспехах», что он получил через кровь и души своих жертв, то тут же осознал свою судьбу. Разве что до конца отказывался принимать.
Для Кавасаки было дикостью даже представить такое. Из раза в раз «демоны, вампиры и монстры», прибывавшие в мир вместе с попаданцами, не были способны кардинально измениться. Не способны были отринуть свою суть. Будь то давление Системы (в которой, по известным причинам, Ино так разобраться и не сумел), или просто натура составляющего их Хаоса (хотя это даже звучит абсурдно), но что-то заставляло их придерживаться некого «паттерна поведения». Следовать сценарию. А этот смог воспротивиться. Как и Повелитель Смолы до него. На этот раз вовсе не попаданец что-то «почерпнул из суровой борьбы». А «чудовища»…
Они оказались разумней его самого. Выбрали ту жизнь, что не заставила бы их поставить всё на кон. В которой они были окружены другими людьми, купались в похвалах и «заботе».
— И всё равно умерли… — только вот изменило ли это хоть что-то? — Есть ли чёртов смысл… бороться? Готов ли я на самом деле был заключать ту «сделку», что привела меня в этот мир? Я… просто…
Ничтожен… Нет, жалок… Хотя, быть может, просто не понят?
— Просто устал… — тихо выдохнул два слова Ино, погружаясь в ту смоляную ванну, что внезапно разверзлась за его спиной в клетке, созданной извертливым разумом Пустого.
Коря себя, он никак не мог достичь того упокоения, которого так желала истерзанная душа. Потому это могло продолжаться вечно. А чего ради? За свои две жизни Ино Кавасаки так и не понял, чего ради стоит «не жить, а просто существовать».
***
Лин-Лин такой покой только снился. Лезвие катаны, оставляя тянущуюся серебряную нить за своим кончиком, истошно пыталось хотя бы прикоснуться к любой из пластин на бледном доспехе. Но рогатый скрывался в одном разломе за другим, изматывая Брэйка, открыто смеясь над ним, позволяя себя развлечь. Ему ничего не стоило просто в один момент объявиться за спиной старшего и пробить его одним выпадом руки насквозь. Признаться честно, ему хватило бы при этом одного пальца. Не мог Покоритель позволить себе вкладывать хоть крупицу из своих жалких единиц в защиту.
Вот только хлад второго юноши из раза в раз огораживал Линварта от гнева контратак Пустого. Владел своим Хаосом синеволосый в пиджаке с куда меньшей скоростью. Выпады его, пускай, и были куда более могучи, нежели у рыжеволосого мечника, но у них и вовсе даже шанса попасть не было. Тогда как клинок Покорителя постарше порой умудрялся оцарапать бледный наплечник или нагрудник.
Пламя лилось с двух сторон: при этом синее постоянно лишь забавлялось с ржавыми редкими всполохами Линварта. Ему требовалось чересчур много времени уделять подготовке к каждому пламенному взмаху, чтобы от них был толк. Разгоревшийся вокруг Покорителей пожар куда более «холодных» оттенков топил каждую его нелепую попытку осадить попаданца.
Изначальный план — по которому Форвард все свои силы должен был тратить на удержание клонов рогатого трёхметрового демона, а Линварт должен был удерживать его самого — был не так уж плох. В теории. И даже на практике себя показал. Первые пару секунд. Стоило Лину отвлечься, в попытках пронзить сосулькой телепортировавшегося за спину старшего Пустого, как уже «спасённому» старшему пришлось одним истощающим рывком проскочить сквозь него, отражая падение нависшей над младшим смоляной стены.