Очередным волевым усилием я все-таки отворачиваюсь — и встречаюсь глазами, кажется, со всем классом сказочной золотой молодежи. Включая учительницу. И все они очень выжидательно на меня смотрят.
— Что? — квакаю я, от волнения зеленея, наверное, сильнее обычного.
Кто-то немедленно начинает хихикать. Учительница изящно взмахивает рукой с чем-то вроде волшебной палочки — набалдашник в виде звезды мерцает синим.
— Розалинда, может быть, вы все-таки почтите нас своим рассказом о Сиерно-Креманском конфликте?
О чем, о чем?
Я ерзаю в кресле, потому что весь класс с прямо-таки садистским удовольствием меня рассматривает. Надо же было им меня подловить в минуту душевных метаний! Какой там конфликт? Вот у меня в душе — это конфликт! Но я о нем никому не расскажу.
— Нет. Не почту.
— Простите?
— Не. Почту! — повышаю голос я и стискиваю зубы.
В классе наступает мрачная тишина. Улыбка учительницы гаснет, но потом загорается снова, только уже насквозь фальшивая. И с издевательской ноткой.
— Жаль. Что ж, Розалинда, принимая во внимание, что вы еще не до конца освоились и не знаете, что на заданный вам на уроке вопрос полагается отвечать…
— Слушайте, отстаньте от меня, а?! Ставьте двойку, если вам так хочется. Не буду я ничего рассказывать, — совершенно невежливо перебиваю я. Больше всего мне не нравится, что весь класс с удовольствием наблюдает это бесплатное представление. Уже чувствую себя препарированной лягушкой.
— Что, простите, ставить? — в полной тишине спокойно интересуется учительница.
Кажется, я уже знаю, в чей кофе подброшу комаров в этой школе…
— Двойку. Кол. Что у вас тут ставят, когда урок не выучил? — из последних сил сохраняя самообладание, отзываюсь я. Сколько у них тут урок длится? Когда звонок?!
— Урок я вам, Розалинда, еще не задавала, — холодно замечает учительница. — Идите к зеркалу.
Я недоуменно хмурюсь, но потом понимаю, что она имеет в виду то громадное зеркало, на котором, как на экране, сейчас показывается карта. Ясно. «Идите к доске».
— Мадам Мелинда, она же не дойдет, — раздается голос кого-то из девочек в первых рядах.
— Если только допрыгает!
— Или скажите ее духу, пусть понесет. Она же так сюда прибыла.
— Или…
— Тишина! — прерывает учительница. И смотрит на меня. — Розалинда, прошу вас.
Да идите вы все… к чертовой бабушке!
Я улыбаюсь. Напоказ. Эффектно, полагаю, потому что ближайшие ко мне парни тут же морщатся — все как один. Что ж, отлично. Этап первый пройден. Этап второй — я выбрасываю ноги в проход, нагибаюсь, не заботясь о том, что платье скособочилось и подол неприлично задрался. В полной тишине треск сломанного каблука слышится, как звонок с урока, которого все нет и нет. Причем каблук до конца не отрывается — я минуту дергаю его туда-сюда, но он держится, гад! Вспомнив, наверное, все нецензурные выражения (а половину из них прошептав), срываю туфли к чертовой матери и с удовольствием швыряю их в окно. Тихий плеск — внизу, наверное, фонтан или пруд. И снова тишина.
Все, я готова. Не переставая улыбаться, иду к зеркалу, стараясь не обращать внимания на устремленные на меня любопытные, издевательские взгляды.
Мадам Мелинда — высокая красивая женщина неопределенного возраста (папа про таких говорит, что после тридцати у них возраст заканчивается) — цепко на меня смотрит и холодно улыбается. У нее высокие скулы и тонкие алые губы, поэтому улыбка получается хищной. И зеленые глаза при этом так сверкают, что мне становится совсем не по себе. По-моему, эта мадам куда сильнее напоминает злую ведьму, чем даже та настоящая ведьма, которая меня прокляла.
— Отлично, Розалинда, — мадам кивает на карту в зеркале и передает мне «волшебную палочку». — Покажите нам Креманию.
Я беру палочку — и набалдашник на ней гаснет. Одновременно же гаснет зеркало.
Как дура, я в полной тишине стою с палочкой в руках, косясь на учительницу. В классе раздается несмелый смешок, впрочем, быстро утихший. Мадам Мелинда поднимает брови.