Официантка покосилась на него и равнодушно сложила свой блокнот.
Выждав, когда она отойдет, Олег взял Васю за локоть и больно сжал:
— Ну?! Будешь говорить?
— Не понимаю, что за осужденные методы допроса! — попытался отшутиться Вася, но по загоревшимся глазам Олега понял, что надо отвечать. — Видишь ли, — стараясь быть небрежным, начал Вася, — кто-то оклеветал меня перед Таней. Ну, наговорил ей, будто я провожу время с иностранцами. Но, оказывается, с иностранцами дружишь ты, а не я! Вот, факт налицо! — и он кивнул в сторону Альфреда.
Тот обрадовался, что наконец разговор примет общий характер, и поспешно сказал:
— Я, собственно, не иностранец, я русский.
— Вы немец русской национальности, — уточнил с недоброй улыбкой Олег.
Официантка подала графин с коньяком и блюдо с форелью, а перед Олегом поставила яичницу и ушла. Альфред выпил налитую ему Васей стопку и с жадностью стал закусывать форелью.
— Не подавитесь, кости, — серьезно сказал ему Вася и медленно, смакуя, выпил коньяк. Олег поковырял вилкой в яичнице и, вдруг почувствовав голод, с удовольствием стал есть.
— У нас на Западе коньяк очень даже дешевый, — воодушевляясь, начал Альфред. — Всем доступно. И рабочему тоже. О! Рабочие у нас живут очень богато. Уверяю вас. Карл Маркс ошибся. Очень даже ошибся.
— Ах, так вы знаток Маркса! — подхватил Олег. — Это здорово. А в чем он ошибся?
— Я не очень большой знаток, — смиренно сказал Альфред, — я только хорошо знаю, что Маркс предсказывал всеобщее обнищание, а что мы видим? Маркс знал один лишь пар. А электричество? А самолеты? А атомная энергия? Нет, этого Маркс не знал. Теперь капиталистам не о чем спорить с рабочими, и капиталисты и рабочие теперь дружат!
В душе похвалив себя за связную речь, Альфред допил коньяк и окончательно развеселился.
— Слышишь? — подмигнул Вася Олегу. — Вот дает! — И всерьез добавил: — Конечно, нельзя во всем согласиться с их точкой зрения, но когда слушаешь рядовых иностранцев, действительно кое над чем задумываешься. Иные говорят дельное.
— Ты-то задумываешься, я верю, — гневно сказал Олег. Он подозвал официантку и заплатил по счету.
— Подожди, куда же ты? — удивился Вася. — Мы не кончили разговора.
— Кончили, — оборвал Олег. — Все ясно. Таня права. И тебе нечего у нас делать.
— Валентин! Валентин в чисто оперном виде, — насмешливо сказал Вася, однако побледнел.
Альфред поднялся вслед за Олегом и робко спросил:
— Я могу с вами? Мне бы так хотелось повидаться с дядей!
— Идемте, — после некоторого раздумья бросил ему Олег и, не оглядываясь на Васю, пошел к выходу. За ним поплелся Альфред, предварительно шаркнув ножкой и поклонившись Васе.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Таня очень обрадовалась, когда брат коротко ей сказал:
— Я говорил с ним. Ты чертовски права, что дала ему в шею. Самая обыкновенная говорящая лошадь.
— Ты все знаешь о нем? — спросила Таня. — Нет? Ну и не нужно. Он больше сюда не придет?
— Думаю, что нет. Слушай, Танька, мне завтра ехать в Одессу, поезжай в Малеевку одна. Или нет, не одна, а с этим… кузеном. Он просит познакомить с «дядей» и «тетей». Знаешь, неудобно отказывать. Вернется к себе, что-нибудь натреплется о «железном занавесе». Поедешь? Учти: отцу тоже небезынтересно посмотреть на этого чудака.
Таня задумалась, потом вдруг расхохоталась и согласилась.
Так вышло, что в летний теплый день (наконец-то наступило тепло!) Таня ехала в электричке с элегантным молодым человеком, направляясь к дачной местности— Малеевке, в 100 километрах от Москвы.
Собственно, никакой Малеевки на свете, если говорить официально, не существует. В двенадцати километрах от станции Дорохово, Белорусской железной дороги, стоит большое строение с колоннами и с вестибюлем метростроевского стиля. Рядом — белоснежные двухэтажные коттеджи. Все вместе взятое называется Домом творчества писателей имени Серафимовича. Здесь каждому писателю, купившему путевку (а в иных случаях и без оплаты), предоставляется отдельная хорошая комната. Коридоры устланы мягкой ковровой дорожкой, на стенах висят объявления, призывающие не мешать работе над рукописью. Впрочем, рукопись не то слово, потому что, как правило, писатели приезжают сюда с портативными машинками. Днем, а часто и по вечерам из открытых окон слышится приглушенный шум, как из машинописного бюро.
Очень многие ездят сюда из года в год, а иные — и по два раза в год: летом и в январе, когда здесь, в снежном лесу, дышится еще легче, чем в июле. Завсегдатаям здесь все привычно и дорого. Они приезжают сюда как домой и часто чувствуют себя лучше, чем дома.