— Ты ничего не знаешь о феях! — пытаюсь перекричать я. — Ничего! Ты!..
Что-то с грохотом падает, и мы с Дамианом оба вздрагиваем.
— Прошу прощения. — Габриэль невозмутим как всегда. — Я сегодня неуклюж.
Мы смотрим, как быстро осколки чьего-то бюста складываются обратно в скульптуру.
— Это моя мать, — говорит вдруг Дамиан, глядя на бюст.
— Да? — Я обрачиваюсь. — Она… красивая. Очень. Дамиан, прости, я не…
Он только отмахивается, садится и минуту спустя выдавливает:
— Я ненавижу фей.
— Но почему?
— Я не хочу об этом говорить.
— Ладно… А м-м-м… ты мёд, значит, не любишь? А что тогда любишь?
Дамиан бросает на меня странный взгляд, пожимает плечами и начинает рассказывать, сначала неохотно, потому увлекается… С ним всегда так, и я это отлично знаю. И раньше так же меняла тему, только мы ни разу не говорили о таком пустяке, как еда.
Да, но я не знала, что Дамиан любит сыр. И жирные сливки. И яйца в мешочек. А ведь он-то знал, что люблю я. Он и Ромион. Лучший смородиновый мармелад я всегда получала как раз от Дамиана…
Я ведь даже не пыталась раньше его узнать. Почему?..
— П-повелитель, — когда со стола уже убирают, перед Дамианом появляется вчерашний человек-крыс. — Вас ждут послы от гоблинов, и гости…
Дамиан поворачивается ко мне.
— Гости или гоблины? Мне они одинаковы противны.
— Гоблины! — выдыхаю я. Роз, как Роз, с ней всё в порядке?!
— Гоблины, — повторяет Дамиан крысу. Тот низко кланяется.
— П-повелитель, в-ваш д-дракон…
— А! Я совсем о нём забыл. Виил, ты уже видел моего дракона?
— А… м-м-м… Да…
— Пойдём, посмотришь ещё.
Крыс услужливо распахивает дверь, не дожидаясь, когда это сделают лакеи, прячет глаза, дрожит…
— Виил! — зовёт Дамиан с порога.
Я бросаю недопитый ромашковый чай и вскакиваю, пристраиваюсь позади. Вот так и пойдём гуськом: крыс, Дамиан, я и Габриэль. Паровозик!
Сейчас коридоры уже не так пусты и не так сумрачны. Солнце пытается пробиться сквозь серые тяжёлые облака, и темнота сереет, но не отступает совсем. Из-за этого коридоры, галереи и залы сиернского дворца кажутся залитыми туманом. И придворные, слуги, волшебники в тёмном, как вчерашний привратник, с серебряными значками на груди, молча кланяются, отводят взгляд…
— Виил, иди рядом, — приказывает Дамиан и хватает меня за руку. Этот нехитрый жест сопровождается изумлённым вздохом, и на меня теперь смотрят, искоса, исподлобья. Но смотрят.
— Зачем? — шепчу я.
— Пусть видят, что я тебя люблю, — невозмутимо отвечает Дамиан, конечно, не понижая голос. — Тогда, если какой-нибудь идиот додумается тебя хоть пальцем тронуть, он будет примерно представлять, чем это для него закончится.
Теперь меня провожают уже не изумлёнными или любопытными, а полными ужаса взглядами. Очевидно, я в безопасности: идиота, готового рискнуть и бросить вызов Властелину здесь нет.
Снаружи безумно холодно. Мраморные плиты двора припорошены снегом, а на лестнице крыльца его целая шапка, на которую я тонкими домашними туфлями и наступаю.
Дамиан изумлённо оборачивается, когда я спотыкаюсь и шиплю от холода. Снова оглядывает меня, хмыкает и резко приказывает:
— Тёплую одежда для Виила. Сейчас же!
По-моему, секунды не проходит, а мне на плечи уже опускается меховой плащ, а ноги оказываются обуты в тёплые сапоги.
— Спасибо, — бормочу я, запахиваясь.
Дамиан снова хмыкает.
— Пожалуйста.
А замершие слуги глядят на меня в священном ужасе. Они и крыс. А, да ладно, это они просто не знают, что я нынче работаю при Властелине обогревателем. А какой нормальный Властелин хочет, чтобы его обогреватель сломался, например, простыл?
Дамиан тем времнем выходит на середину двора, к бывшей клумбе и нынешнему, как я понимаю, позорному столбу.
— Виил, посмотри. Это мой дракон.
Так собак ещё представляют. «Гляди, это моя немецкая овчарка. Видишь, какая породистая?»
Дамиан, не дожидаясь моего ответа подходит к Туану — тот висит в цепях, как мёртвый — и с размаху бьёт его по щеке. Туан вздрагивает от удара, но глаз не открывает.
— Дамиан, — начинаю я, но тот не слышит или делает вид. Он отходит, в его руках появляется поблёскивающий серебром хлыст, которым Дамиан размахивается.
Кажется, я вскрикиваю, но меня заглушает стон Туана. Красные, с вертикальными зрачками глаза открываются, потрескавшиеся губы выдыхают: