Генри сказал:
— Ты ведь, наверное, не помнишь моего отца?
— Смутно, — отозвался Джордж. — Я тогда был еще маленький.
Генри всем телом подался вперед, сложил на коленях ладони и опять взглянул на юношу с газетой.
— Он с птицами разговаривал, со всякими, какие только есть. Они расхаживали у него по плечам, словно он не человек, а дерево. Самый толстый человек на свете. Триста семьдесят фунтов. Это его в конце концов и прикончило.
Джордж молча слушал.
— Он был как гора. Ходил с тростью в два дюйма толщиной. Помню, вечерами он читал стихи. Читает, бывало, и плачет.
— Говорят, он был очень хороший человек, — сказал Джордж.
Генри кивнул, потом медленно покачал головой.
— Как гора. Господи, да видел бы ты только, в каком гробу его похоронили. Нечто уму непостижимое, а не гроб. Я думаю, он весил фунтов шестьсот вместе с покойником.
Джордж разглядывал старика с шишкой на виске. За его спиной сидела женщина с подведенными бровями, напудренным лицом и грубыми руками. С ней был мальчик, вероятно, лет тринадцати, близорукий, ухмыляющийся, со скошенным подбородком. Он был похож на мать, уже вошел в ту же колею. Может быть, и все так, подумал Генри. Сухопарая и жилистая ночная сестра, любящая самолично принимать младенцев, живых или мертвых, тоже кому-то приходится дочкой. И Костард, узкоплечий, носки врозь, с брюшком, обтянутым жилеткой, и у него есть дети, он говорил. Генри потряс головой.
— Чудно, — сказал он. — Господи Иисусе.
Джордж затянулся и ответил, выпуская дым, смешивая его со словами:
— То есть еще как чудно! Ты знаешь, какая вещь есть у каждого из них, до единого? Зеркало. Сунь человека на необитаемый остров, и он первым долгом разыщет там чистую лужицу, чтобы посмотреть на свое отражение.
Он сказал это с горечью, и Генри смущенно рассмеялся. И тут же закрыл рукой лицо.
— Что с тобой?
— Да ничего, — ответил он.
Забыл, совершенно забыл. Вот он сидит тут целых десять минут и ни разу о ней не вспомнил, даже не удосужился подумать, назло ему или серьезно она крикнула: «Я люблю другого!» Тогда ему казалось, между тем местом, где он стоит, и кроватью, на которой лежит Кэлли, пролегает бесконечно долгий путь. Он стоял беспомощный, втянув голову в плечи, такой старый, словно все человеческое уже утратило для него смысл. Может быть, она действительно его не любит. Ведь существует еще и сейчас Уиллард Фройнд. И надеяться человеку не на что. Может, иногда и придет к тебе долгожданная удача, но особо радоваться ей не стоит, твердо рассчитывать можно только на то, что в один прекрасный день у тебя выйдет из строя сердце. Его руки сжались в кулаки.
Джордж, не спускавший с него глаз и, наверно, угадавший его мысли, сказал:
— Ты, я вижу, устал как собака.
Он опомнился. Подошла официантка. У нее было длинное, рябоватое лицо, губы накрашены розовой помадой. Девушка зазывно улыбнулась Джорджу, и, когда она отошла, Генри сказал, не поднимая глаз:
— Ты ей понравился. Ты бы на ней женился.
Джордж усмехнулся.
— Пуганая ворона куста боится.
— Нужно же тебе на ком-то жениться, — сказал Генри. — Кроме шуток. И Кэлли то же говорит.
Такой реакции на свои слова он не ждал. Несколько минут Джордж молчал и сидел как каменный, потом вдруг смял сигарету и встал.
— Давай-ка трогаться. — При этом он усмехнулся, но за всю дорогу до больницы не произнес ни слова.
Дежурная сестра сказала:
— Мистер Сомс, вы можете пройти в родильное отделение. Доктор Костард вас повсюду ищет.
Генри облизнул губы и направился к двойным дверям. Джордж подмигнул, когда он обернулся. Джордж примостился в темном уголке, рядом с журнальным столиком. Его глаза, глядящие на свет, блестели, словно у совы. Лицо стало серым, как пепел.
В родильном отделении Генри с трудом удержался, чтобы не спросить у дежурной сестры, остался ли в живых хоть кто-нибудь, жена или ребенок, но только выжидательно склонился к ней, что есть сил сжимая одной рукой другую.
— Вы можете увидеть вашу жену, — сказала дежурная. Тогда он понял, что если кто-то из двоих умер, то это ребенок, а Кэлли жива; но сразу же себя одернул. Сестра ведь этого не говорила. А потом его проводили в палату, и почему-то он сразу понял — хотя она лежала неподвижно, словно без сознания, — что Кэлли жива. У кровати были подняты перила. Покойникам перила не нужны. Сестра сказала: