— Что случилось перед тем, как вы пошли на работу в тот вечер, когда загорелся ваш дом?
— То есть как это? — спросил Саймон. Он как бы просил подтверждения, что вопрос этот и впрямь существен, прежде чем возьмет на себя труд припоминать.
— Просто расскажите нам все, что произошло в тот вечер, — сказал второй полицейский.
Саймон прикоснулся тыльной стороной руки ко лбу.
— Я поужинал, — сказал он.
Младший полицейский раздраженно произнес:
— Насколько нам известно, в тот вечер вы поссорились с женой.
Саймон недоуменно взглянул на него, потом на Генри.
— Да нет, — сказал он. — Вовсе нет. — Губы его задергались в улыбке. Мать Кэлли стояла не двигаясь и смотрела в окно, а Генри вдруг охватил ужас.
— У вас бывали прежде разногласия с женой?
Саймон, кажется, не понял, и второй полицейский спросил:
— Как вы ладили с женой, Саймон?
— Мы с ней никогда не ссорились, — ответил Саймон.
— Мы говорили с вашим сыном Брэдли, — сказал младший полицейский. Затем небрежно: — Насколько мы могли понять, вы его временами поколачивали, пускали руки в ход.
Саймон покраснел и промолчал. Он оперся локтями о стойку и то сжимал, то разжимал кулаки.
— Это правда? — спросил полицейский.
У Генри вспотели ладони. Теперь он готов был усомниться в том, за что еще пять минут назад готов был ручаться. Почему они устроили ему этот допрос прямо тут, на глазах у посторонних?
— Он согрешил, — сказал Саймон. Сказал так тихо, что, пожалуй, его не расслышали, и он откашлялся и еще раз повторил свой ответ.
— Согрешил? — Полицейский как будто впервые услышал это слово.
Саймон промолчал, и полицейский неприязненно сказал:
— Поговорим теперь о вашей дочке, Саймон. Ваш сын рассказывает, вы ее запирали в сарае и держали там по нескольку дней. — Он подождал ответа. — Это правда?
— Нет, не несколько дней, — прошептал Саймон. Он продолжал сжимать и разжимать кулаки.
— Но вы запирали ее в сарае?
Саймон не ответил.
— Она плакала, Саймон? — Этот вопрос задан был не без иронии. Потом: — Она орала там, в сарае, целыми часами?
— Пусть господь простит… — начал он отрешенно. Прошла минута, никто ничего не сказал.
Младший полицейский внимательно смотрел на руки Саймона.
— Из-за чего вы в тот вечер повздорили с женой?
Саймон помотал головой:
— Мы с ней не ссорились.
— Ваши соседи говорят…
— Лжесвидетели! — На миг его глаза рассерженно сверкнули, но он тут же овладел собой.
Старший спросил:
— В чем она согрешила, Саймон?
Саймон опять помотал головой. Он побледнел, он лихорадочно ломал руки, но подбородок упрямо выдавался вперед.
— Чего ради они стали бы лгать… ваш сын, соседи? — сказал младший полицейский. — Разве им не все равно?
Генри ущипнул себя за губу. Пока он сдерживался, но знал: еще немного, и он не сможет не вмешаться. Он теперь и сам не понимал, на кого сердится, — он на всех сердился. Как ни странно, больше всех его раздражала теща, не имевшая к этому допросу никакого отношения. Она стояла отвернувшись, и он не видел выражения ее лица. Но он видел, как она нагнула голову, вслушиваясь в чужой разговор, каждым мускулом, каждой косточкой выражая праведное негодование.
— Мистер Бейл, — сказал полицейский. — Пожар в вашем доме возник не случайно. Загорелись смоченные бензином мешки, взятые из вашего же собственного сарая. У кого была причина учинить поджог? Кто знал, где вы храните горючие материалы? — И после секундной паузы: — Кто, кроме вас?
И вот тут-то Генри наконец вмешался, хотя ни сейчас, ни позже понятия не имел — зачем.
— Это несправедливо, офицер. — Он подошел и встал перед ними, пригнувшись, с мучительно запылавшим лицом, и теща, стоявшая позади полицейских, глядела на него во все глаза. — Любой бродяга мог наткнуться на бензин и тряпки. К тому же соседи — собственно говоря, любой житель нашего округа — имели основание невзлюбить Саймона, даже возненавидеть. Вполне естественная вещь. Нет, вы уж дайте мне договорить. Он поступает так, как велят ему убеждения, даже пытается тайком, за спиной у родителей, обратить в свою веру малых детей. Вполне естественно, все злятся на него… злятся, возможно, так сильно, что сочиняют о нем небылицы или воображают себе то, чего на самом деле нет. Но нельзя же засадить человека в тюрьму за то, что его не любят соседи. — Разволновавшись, Генри не заметил, как к закусочной подкатил пикап Джорджа Лумиса, и, хотя видел, как отворилась дверь, не обратил на это внимания. — Люди не верят в бога Саймона Бейла, в то, что не сегодня-завтра наступит конец света и прочее. Они считают, человек, который верует во все это, — непременно сумасшедший, а сумасшедшие поджигают дома, так, значит, Саймон и поджег свой дом. И им тут же припоминается перебранка, которой они даже не слыхали, и все складывается одно к одному, в полном соответствии с тем, что им уже известно, а вскоре и вспоминать уж ничего не приходится, картина ясна. Люди думают…