— Не в этом дело. В точности никому ничего не известно. — Генри хотел что-то добавить, но Джордж его перебил:
— Вот именно. И все же человек, готовый сжечь тебя за то, чего никто в нашем мире не знает точно и что многие считают белибердой…
— Ты поступил бы так же со своими противниками. В чем разница?
— Твоя правда, и я бы так поступил. — Он оттолкнул от себя чашку. — Я сжег бы всех благочестивых изуверов, какие только есть на свете, всех смертолюбцев, какие только живут на земле, если это можно назвать жизнью. Честных среди них не наберется даже одного на миллион. Даже одного! Ты считаешь, есть такие дураки, которые искренне верят в бородатого дядю на небе? Какой заложен в этом смысл? Жгут на кострах еретиков, жгут евреев, жгут ученых. С благими целями ведут войны с богатыми языческими странами. Тьфу!
Саймон Бейл сказал:
— А помыслы нечестивых сгинут. Говорит господь.
— А я говорю: тьфу! — сказал Джордж.
С черного входа вошла Кэлли, держа за руку Джимми, и повела его к кабинке справа от дверей покормить ужином. Она поглядела на Джорджа и пошла дальше, не выпуская руки малыша. К ней подошла мать, они вполголоса о чем-то заговорили, не оглядываясь на стойку. Джимми же выглядывал украдкой из-за бабкиной спины. Джордж продолжал ораторствовать, тихо, с придыханием, но Генри плохо его слушал. Он хотел бы его опровергнуть — что-то важное он мог бы возразить, трудно так сразу припомнить, что именно, хотя он знает: есть какой-то довод, — но вошли новые посетители, туристы, целое семейство: отец, коренастый, усталый, в темных очках и в синей рубашке с короткими рукавами; толстая блондинка в платье салатного цвета, разрисованном белыми кольцами; мальчуган (лет семи-восьми) в джинсах, тенниске и бейсбольной шапочке нью-йоркской команды «Янки». Генри налил стаканы водой и понес к их столику.
— Вечер добрый, — сказал он. (Джордж тем временем говорил у него за спиной: «Религия — это просто уловка, к которой прибегают одни люди, чтобы подчинить себе других. Знаешь, кто произносит слово „бог“ чаще, чем священники? Политиканы. Факт».)
— Чудесные у вас тут места, — сказал приезжий. Он был рыжеватый, с лысиной посреди головы, и на лысине виднелись веснушки.
— Да, сэр, — ответил Генри. — Лучше этих мест я лично не видал. — Они рассмеялись, хотя и не поняли, в чем шутка. — Других мест я вообще не видал, — пояснил он с некоторым запозданием. — Хе-хе. — Посетители опять рассмеялись.
— Надеюсь, еда у вас не хуже, чем виды, — сказала женщина. — Я умираю с голоду.
Генри ответил, выпучив глаза, слегка волнуясь, как всегда, когда он выступал представителем всего своего края:
— Никогда не слыхивал, чтоб с Катскилльских гор кто-то уехал голодным!
Радостный смех; еще немного, и они примутся пожимать ему руки. Мальчик спросил:
— У вас есть булочки с сосиской?
— Фирменное блюдо, — сказал Генри. Все засмеялись.
Джордж Лумис спрашивал:
— Если бы я был твоим сыном и пристрастился к курению, ты выпорол бы меня, Саймон? Это грех — курить? От курения бывает рак, как же, это каждый знает… хотя, с другой стороны, бывают случаи, когда оно может спасти от нервного расстройства… но грех ли это?
Саймон сказал:
— Всем сердцем вкупе с праведными восхвалю господа моего и в сонме восхвалю его.
— В гробу видал я твой говенный сонм, — сказал Джордж Лумис. Он выставил вперед подбородок и нижнюю губу, как разозлившийся мальчик.
Генри оставил туристов изучать меню — женщина, еще долго будет выбирать, ему известен этот тип. Когда он вернулся к стойке, шоферы уже собирались расплатиться. Теща сидела против Кэлли и Джимми; сблизив головы, женщины перегнулись через стол, будто сплетничали. Джимми таращился на Джорджа и не обращал внимания на ужин. Один из шоферов сказал.
— Во дают-то, а, Худышка?
Генри с улыбкой качнул головой (но сердце у него щемило — от досады, от злости. Что-то важное тут в разговоре пропало. Пусть бы они хоть на минуту замолчали, задумались и перестали молоть вздор). Он выбил шоферам чеки.
— Генри! — крикнул Джордж. — Я тебя спрашиваю, как мужчина мужчину, правда, ведь на свете нет ни дьявола, ни бога, а если даже есть, то человек, не верующий в бога, живет праведнее, чем те, кто верует? Ну, отвечай по совести. — Генри собрался ответить, но Джордж продолжал: — Те, кто считают себя праведниками, — страшные люди. Они ставят себе в заслугу случайные обстоятельства — место жительства, которое они себе не выбирали, круг знакомств. Такой праведник воображает, что он Иисус Христос, и с презрением глядит на окружающих.