А я сижу, весь окоченелый, безголосый, только рычу, да скалюсь. А старейшина, как и не видит вовсе: «Прознали родные, что понесла девка, скрывать да избавляться не стали, а сразу в молельный дом побежали.
- Кто?- спрашиваю.
Знаешь ведь, что за грех такой бывает, Велислав? Вот и она знала. Стояла тут вот, красивая такая, маленькая, а силы, казалось больше моей в ней:
- Что хотите со мной делайте, всё приму, да только не скажу вам имя. Не скажу. Всю вину на себя беру. Одна перед Богом отвечу. Одна!
Так ведь я тоже, не лыком сшит, Велислав. Два дня её в молельном доме держал, уверен был, явится полюбовничек. Да не явился, струсил, это я так подумал тогда, аж тошно стало. А тут вона как. В разъезде ты был, а то пришёл бы, вот чую, пришёл. А может оно и к лучшему. Что смотришь? Отлучена она от веры нашей. Отлучена и изгнана. Нет греху такому на нашей земле места. Увели её на болото, нож дали и припасов на два дня и поминай, как звали. А она и слезинки не проронила, повернулась и говорит:
- Любовь - не грех. Ни в чем я перед Богом не виновна и потому ухожу с чистым сердцем и зла вам не желаю. Идите с миром. - развернулась и пошла прочь.
А я вето наложил. На всех наложил, кто правду эту знал. Молчать будешь и ты, Велислав. Пусть для всех Никиша просто в болотах сгинула. Про грех ваш, ради детей твоих будущих и родителей твоих и её, умолчим. Понял меня?»
А я сидел и плакал, Лиана, как баба плакал. Не себя жалел, её. Сгубил девку. Любви мне, окаянному, захотелось. Лучше бы сам сгинул. Вот тогда, в минуту ту и решил, что руки на себя наложу, не жить мне боле, не жить.
А старейшина ко мне мужика своего подрядил. Ни на шаг не отступает, как паутина липнет. Так дня три ходили мы с мужиком тем неразлучно. Пошел к старейшине:
- Отвяжи от меня Путимира, сил нет видеть его уже.
- Отвяжу, отвяжу. - сказал старейшина. Помолчал, бороду потер - Я тебя женить надумал, Велислав. Молчи! Вы молодежь не думаете вовсе! А сам- то рассуди. Кто и что ты сейчас? Ходишь, как ходун лесной. Хозяйство, да дом много сил берет, сам знаешь. Тяжелый ежедневный и искренний труд не может не дать плодов. Душу твою не вылечит, но голову спасёт. Говорю сразу, девка хорошая, спокойная. Никто любить её не заставляет. Уважай, да жалей и весь спрос. Ступай. Готовь сватов.
Так я женился на Мирте. Болезненная она была. Работать я её не заставлял. Много сам делал. Решил для себя, что через неё замаливать грех перед Никишей буду. А как понесла Мирта, так и слегла совсем. Тяжело ей беременность давалась.
А я, Лиана, каждый вечер к болотом ходил. Все шесть месяцев там простоял. Просто стоял и смотрел. Солнце заходит, я домой иду, а на следующий вечер, как сами ноги несут. С тех пор те болота Никишкиными и зовут. Думали, мертвая Никиша меня приманивает, завораживает, не отпускает. Так ведьмой и прозвали. А я и, правда, как заворожённый, весь день могу молчать, а к болотам приду, и весь вечер с Никишей говорю. Всё ей рассказывал про жизнь, про деревню, про Мирту.
Один только вечер пропустил. Только было вышел из дома, слышу, Мирта кричит. Да так страшно кричит, я аж обомлел весь. Я к ней подбежал, мокрая вся лежит, дышит часто.
- Велислав, повитуху зови.
- Так ведь...
- Знаю, рано! Очень рано, Велислав! Только не уходи сегодня, Богом прошу,не уходи.
Ни на шаг от неё не отошёл, с ней был. И почто ей страдания такие выпали, и за что мучилась так. Не ведомо. Только ночи той не забыть мне никогда. Этож, наверно, каждый мужик должен видеть, как твоя баба рожает, как дитя твоё на свет выходит. После такого жену свою на руках носить будешь, тяжелее ложки ничего не дашь поднять. Только не осилила Мирта роды, померла, а младенчик в ней ещё был. Повитуха хороша была, всё сделала быстро. Вытащила и хлещет, еле себя сдержал, чтобы не дать сдачи, за детку свою. Припекла младенчика, на лавку скинула и ушла. А я кинулся к сундуку, где Мирта для ребёночка одёжку готовила, всё боялся, что околеет младенчик, на лавке голышом то лёжа. Вдруг слышу, в окошко стучат. Вышел на крыльцо, а там баба меня поджидает. Не местная, сразу вижу, чудная -стрижена.
- Со мной пойдём. И младенчика своего с собой возьми.
А я без разговоров, младенчика в большой жёлтый платок свернул, ещё мысль была, как в солнце укутал и пошёл с бабой той. Не спрашивая ни о чем, как чумной, ей Богу.
Она быстро идёт, я шагами своими здоровыми, еле за бабой успевал. Дошли до болот, развернулась, говорит: «Дальше мои владения начинаются, чужой ты здесь, помни об этом. Молчи - пока разрешение не дам голос подать. Да, по сторонам не смотри, не оглядывайся. Не надо, чтоб запомнило тебя болото, ни к чему это»
И пошла. А болота те, Лиана, страшные и коварные. Много народу потопло там, пока запрет не наложили появляться там местным. Вот и идём мы, вокруг темень непроглядная, я еле след бабы вижу. Наступаю прямиком на него, с детства так с батей ходил, знаю. Иду, молчу, только под ноги и луплю глаза свои. Младенчика крепко держу, всё боюсь, что уроню его. Долго шли, а потом почувствовал я землю твёрдую, а впереди домик чернеет. Встали у крыльца, а стрижена говорит: «Младенчика своего отпусти. Не привязывай его. Мне на руки положи, провожу его до матери»