Никита не мог нарадоваться на Первушу. Такой спокойной, разумной и доброй женщины он раньше не встречал. Бывшая княгиня достойно несла свой крест, ничем и никому, не показывая своё высокое происхождение. Она легко ужилась с его девчонками. А еще Первуша была умна. Не изощренным умом Светланы, подкрепленным университетским образованием. Не логически-формальным умом братьев Коробовых, годным только для решения инженерных задач. Нет. Она была умна, в смысле мудра. Она сразу понимала, как правильно поступить, какова суть того или иного человека. Почему это не сработало в случае с Олегом, непонятно. Виной детская любовь к нему, или мудрость у Первуши появилась потом, после двух месяцев тяжелого рабского труда прачкой. Никита любил поболтать вечерами с Первушей. Послушать её оценки. Девчонки зевали, в ожидании конца разговора. То одна, то другая мимоходом обнимали его, демонстрируя пышную грудь. В разговор не встревали, на Первушу не злились. Их любовь и преданность Никита оценил. Он считал, что, именно, их любовь спасла ему жизнь. Они были уверены в нем. И он отвечал им тем же. Несчастье сроднило их. Стоило пройти по краю, чтобы узнать, как тебя любят, как любишь ты.
* * *Поражение стало очевидно князю Изяславу еще до начала сражения. Он не мог знать, что конница Карачева захватила обоз и блокировала дорогу с тыла, огромная масса половцев растянулась на две версты, заполнив собой всю долину, еще настолько же растянулась меньшая по численности рать Изяслава. Половцы двигались неторопливо, стараясь объезжать небольшие, незаметные ямки-ловушки, берегли лошадей. Изяслав не мог себе это позволить, его конница постоянно атаковала, поэтому волей-неволей находилась в движении. Лошади падали, ломали ноги, строй распадался, терялся темп, а противник в последний момент уклонялся от сражения, уходил, отступал, и всё приходилось начинать снова. Карачевские изуверы безжалостно губили коней, переломы у лошадей никогда не лечили, животных резали на мясо. Князь не мог сдержать слез, глядя на их мучения. Как только ратники Изяслава втянулись в горловину выхода из долины, в самой долине разверзся ад. Князь держался в конце своего войска, не из-за трусости, он хотел сберечь любимого коня. Изяслав услышал сотни хлопков, он обернулся и увидел долину в дыму. Испуганные лошади половцев заметались, напуганные шумом, но всадники сами заверещали в ужасе. Жуткое гудение огромных «шмелей» испугало даже Изяслава, известного своей удалью и бесстрашием.
* * *Никита приказал своим войскам, находящимся в оцеплении, в лесу, вокруг долины, занавесить мокрой тонкой тряпкой лицо, чтобы дышать и смотреть сквозь ткань. Множество «пчеловодов» страдало только от воздействия жутких «гуделок», несмотря на заткнутые мхом уши. Ослепленные половцы стали рассыпаться по сторонам дороги, пытаясь найти пути отступления или прорыва. Только добравшись до леса, кочевники поняли, что оказались в ловушке.
* * *Прискакал гонец и сообщил Изяславу, что враг перешел в наступление, его тяжелая кавалерия разбила лучший его полк, дружинники бегут и сдаются в плен. «Хитрецу Удатному было достаточно одного урока. Пора посылать посольство — договариваться», — подумал князь, и совершил очередную ошибку. Дым над долиной рассеялся и Изяслав увидел, что кавалерия Карачева заняла всю дорогу, проходившую по долине. Он узнал, известные ему, цвета карачевского знамени, и подумал, что со стороны Чернигова войско возглавляет «князь» Никита, а с тыла атакует Коробов, известный своей мягкотелостью и непонятной добротой. Изяслав послал посольство к Коробову, а оно попало в ставку Никиты.
* * *Идея выпороть послов пришла Никите в голову спонтанно. Те прибыли гордые и важные. Начали требовать свободного прохода домой. Голос старшего боярина напомнил Никите черниговского воеводу, который приказал его сечь розгами. Что-то щелкнуло в голове Никиты. Послов пороли быстро, но качественно.
— Не выживут, — хмыкнул Никитин воевода.
— Главное, чтобы дотянули до князя, и передали мой ответ.
— Толмач передаст, его не били.
— Толмач-то боярам, зачем понадобился? — удивился Никита.
— Положено.
* * *Изяслав, молча, выслушал предложение Никиты. Сдаваться на милость победителя было страшно. Его милость он видел перед собой.
«Из посольства никто не выживет», — подумал князь, — «а если нас так же будут пороть? Попробуем прорваться».
* * *