Доклад Королева получил одобрение. Смирнову предстояло подготовить мероприятия, обеспечивающие завершение работ в срок.
Вот, собственно, и все, что мне известно о последней встрече отца с ракетными конструкторами.
После его отставки ни упорный Королев, ни обстоятельный Янгель, ни обходительный Челомей ни разу не позвонили ему, не поздравили с праздником. Отец не обижался: у них много других дел, им не до пенсионера. А может, и обижался, но не подавал вида. В отставке он любил обсуждать многие темы, но были и такие, которые никогда не затрагивались. К запретной области принадлежали и его личные обиды, разочарования в людях.
В Москве я встретил отца ошеломляющей новостью. Пока отец находился на полигоне, на квартиру позвонил по «вертушке» Галюков, бывший начальник охраны Николая Григорьевича Игнатова, и сообщил, что его шеф разъезжает по стране, вербует противников отца. Его освобождение от должности — вопрос ближайшего будущего. Галюков намеревался все рассказать отцу, но так как того не оказалось дома, ему пришлось удовлетвориться разговором со мной.
Он мне рассказал такое, что в моей голове просто мир перевернулся. Брежнев, Подгорный, Полянский, Шелепин, Семичастный уже почти год тайно подготавливали отстранение отца от власти. По словам Галюкова, акция намечена на октябрь, до открытия очередного пленума ЦК, где отец намеревался в числе других вопросов обсудить наметки к проекту новой конституции. В нее по настоянию отца внесли немало «крамольных» пунктов. К тому же отец не скрывал своих намерений на пленуме расширить, омолодить Президиум ЦК.
Времени оставалось в обрез. Наступила последняя декада сентября.
1964 год вообще выдался каким-то зловещим. Один за другим уходили из жизни лидеры, к чьим именам мы привыкли с детства. Казалось, завершается целая историческая эпоха.
Летом, как обычно, направлялся на отдых в Крым Морис Торез. На сей раз он предпочел самолету неспешное путешествие по Средиземному и Черному морям. 11 июля Генеральный секретарь Французской коммунистической партии Морис Торез умер на борту теплохода «Литва». Глава итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти отдыхал в Крыму. На детском празднике в Артеке он, почетный гость, встал, приветствуя собравшихся поднятой рукой, и рухнул на землю. Тяжелейший инсульт. Через несколько дней, 21 августа, он скончался. Ровно через месяц, 21 сентября, умер Председатель Совета министров ГДР Отто Гротеволь. Прямо наваждение какое-то.
Со смертью Тореза и Тольятти переставала действовать их договоренность с отцом о том, что он в своей борьбе со сталинизмом не будет касаться открытых процессов. Они оба пусть и не присутствовали там лично, но своим именем, своей совестью подтвердили законность совершенных казней. Предстать теперь в обличье лжецов, покрывавших убийцу… Они уговорили отца. По мнению Тореза и Тольятти, дезавуирование открытых процессов могло привести к краху коммунистического движения на Западе. Пусть Бухарин, Рыков, Пятаков, Зиновьев и множество других «во имя торжества правого дела» останутся убийцами, заговорщиками, отравителями. Так надо…
С руководителями двух крупнейших коммунистических партий Европы он не мог не считаться. Но оставить все так, без движения, отец не считал возможным, он хотел знать правду.
Назначили специальную комиссию, которая последние два года раскапывала архивы, сличала документы, искала и находила доказательства. Работа шла с неимоверными трудностями. В получении истины, казалось, заинтересован один отец, остальные старались помешать — где тайно, где явно. Тем не менее дело двигалось. К середине 1964 года накопилось несколько томов документов. Отец говорил — пять. Собранные факты свидетельствовали однозначно: обвиняемые невиновны, открытые процессы фальсифицированы. Казалось, теперь можно опубликовать материалы, реабилитировать невиновных. Но время ушло. Эпоха кончалась! Уже кончилась! Просто мы этого тогда еще не ощущали.
Когда я рассказал отцу о полученной от Галюкова разоблачительной информации, он и поверил, и не поверил. Не мне, не Галюкову, а тому, что такое вообще может статься.
— Брежнев, Шелепин, Подгорный, такие разные люди… — Отец на мгновение задумался и закончил: — Невероятно!
Мне самому очень хотелось, чтобы предупреждение оказалось пустышкой. Брежнева я знал двадцать лет, с детства, чуть меньше — Подгорного и Шелепина. Теперь былые друзья превращались во врагов. Однако я считал своим долгом все рассказать отцу, ему одному предстояло оценить информацию и предпринять необходимые в таких случаях шаги.