Наверное, отец задумывался о победе, не мог не рассчитывать на нее. Так что же ожидало его в случае победы?
Логика борьбы диктует совершенно определенные шаги. Победив, придется устранить с политической арены побежденных противников. Я не говорю как. Сталин предпочитал убийство. В цивилизованном мире поражение означает отставку, переход в оппозицию. Только не сохранение у власти. Итак, отец должен был отстранить от дел своих ближайших соратников, тех, кого он подбирал последние годы, кому рассчитывал передать власть.
А дальше?
Дальше пришлось бы искать новых, все там же, на вершине пирамиды. Он попытался выдергивать людей с более низких уровней, но положительного результата опыт не дал ни в случае с министром Воловченко, ни со Смирновым.[111] Итак, оставалось снова искать там, где он уже отобрал, по его мнению, лучших.
Взбудоражить народ и после всего этого уйти в отставку, оставив страну на этих, на новых? Неизбежно возникала мысль: «А будут ли они лучше старых, подобранных тоже им самим? Стоит ли игра свеч?» Видимо, отец посчитал, что лучше предоставить решение судьбе, и не стал вмешиваться в естественное течение событий.
При таком предположении все сходится. Отъезд в Пицунду — единственный логически объяснимый шаг. И оставленный без последствий разговор Микояна с Галюковым… И встреча с Воробьевым… И разговор с Полянским, которому он издали погрозил пальчиком…
Он не хотел действовать. Если Галюков ошибся — тем лучше, не придется возводить напраслину на друзей. Если нет, то пусть будет как будет. Он готов уйти в любой момент…
Я никогда не говорил на эту тему с отцом. Слишком болезненными для него оставались воспоминания об этих октябрьским днях. Все семь последних отведенных ему лет. Но сам я много думал о событиях тех дней и недель, сопоставлял. Снова и снова возвращался к разговорам в Москве и в Пицунде. Другого объяснения я не нахожу. Возможно, кто-то думает иначе. Его право. Нам остаются только домыслы, догадки, логические построения. Правда ушла вместе с отцом.
Перед отлетом в Москву утром 13 октября отец принял французского министра Гастона Палевского. Они обсудили вопросы, связанные с развитием ядерных и космических исследований, перспективы контроля и сотрудничества в этой области. Прием длился недолго, отец выглядел рассеянным. Он догадывался, что весь этот разговор — пустая трата времени, ни ему, ни министру встреча уже ничего не дает.
Палевский этого не знал.
До аэродрома отца и Микояна сопроводил командующий Закавказским военным округом. На всякий случай. На Внуковском аэродроме в Москве их встретил председатель КГБ Семичастный. Он сообщил отцу: «Все собрались в Кремле, ждут вас».
Два дня заседал Президиум ЦК. Отцу довелось выслушать немало горьких слов, резких и во многом несправедливых обвинений. Он решил не сопротивляться. После первого бурного дня поздно вечером, вернее, ночью он позвонил Микояну и сказал, что подает в отставку со всех постов, подчинится требованиям большинства. Телефон, без сомнения, прослушивался, и уже через несколько минут Семичастный сообщил радостную весть Брежневу.
Так что второй день прошел без волнений, один за другим вставали члены Президиума, кандидаты, секретари ЦК, клеймили прошлое и присягали в верности будущему. Отец сидел, понуро опустив голову. О чем он думал? Еще вчера они возносили его до небес…
В кратком перерыве между заседанием Президиума ЦК и пленумом он зашел в свой кремлевский кабинет, в последний раз. Попросил секретаря пригласить Трояновского, единственного своего помощника, проходившего по штатам Совета министров. Остальные сидели в ЦК, именно там сосредоточивались реальная власть, управление идеологией, сельским хозяйством, промышленностью.
Вот только международным делам сделали исключение, отец считал, что иностранцам привычнее общаться с Председателем Совета министров, чем с партийным секретарем.
Отец прохаживался вдоль длинного стола для заседаний, остановился на мгновение у окна, оглядел кремлевскую площадь и снова возобновил свое хождение.
Дверь бесшумно приотворилась, в нее просунулась голова Трояновского.
— Можно, Никита Сергеевич? — вполголоса спросил он.
Олег Александрович понимал, что позвали его для прощания, но в глубине души шевелилась надежда: «А вдруг шеф припас очередную неожиданность, и на пленуме…»
Со словами: «Заходите…» отец направился навстречу. Встретились они на половине пути, посередине большого кабинета, так обычно отец встречал именитых иностранных гостей. Он оглядел Трояновского с ног до головы, как будто они не виделись очень давно, и глубоко вздохнул. Трояновский молчал. Первым начинать разговор он считал неудобным, да и как к нему приступиться? Какие выбрать слова?
111
Я уже упоминал, как директора янгелевского завода Смирнова назначили председателем Госкомитета по оборонной технике, а затем зампредом Совета министров СССР. Так же и директора белорусского совхоза Воловченко после его удачного выступления на совещании назначили министром сельского хозяйства. Отец надеялся, что он сможет вытянуть отрасль. Воловченко этого сделать не смог.