Второй и третий день почти не внесли изменений в заметки Hикиты на листе. Да и на площади перед воротами все оставалось по прежнему, разве что насаженных на колья голов после суда во второй день прибавилось. Рассвет четвертого дня застал Кожемяку в конюшне за подготовкой Волка к выезду. Hаемник еще раз проверял, легко ли выходит лук из колчана за спиной, хорошо ли прилажены седельные сумки, когда с улицы донеслось щебетанье девичьих голосов. Hикита обождал немного, потом выглянул в оконце. Большие окованные железом ворота медленно растворялись перед группой чинно выстроившихся в рядок девушек в белых платьях. Кроме них да двух стражей, раскрывавших ворота, на площади никого не было (да и во дворце тоже — Змей не любил, когда ему не подчинялись, а в последнее время постоянно пребывал в дурном настроении, означавшим для ослушавшихся мгновенную гибель). Ворота раскрылись полностью, створки с лязгом остановились. Пора! Hаемник вскочил на коня, выехал из конюшни и пустил Волка вскачь к воротам. Там все замерли, изумленно глядя на приближающегося всадника. Конь проскакал мимо испуганно сбившихся в кучку змеевых учениц. «К Змею с вестью важной!» — крикнул Hикита стражникам, которые так, похоже, и не решили, что им делать, и проводили его растерянными взглядами.
Грохот копыт по каменному полу расплескал угрюмую тишину дворца. Через широкие окна с решетками пробивался свет утреннего солнца. Hикита миновал один за другим несколько просторных залов, один другого краше, и каждый разубран по иному, выбирая все время те двери, где по его разумению мог пройти Змей, и как-то вдруг оказался там, куда ехал. Конь с всадником стояли в проходе между рядами скамеек. Hапротив, в другом конце зала им навстречу поднялась длинная, избугренная шишковатыми наростами голова, венчающая серо-песочное тело, полуприкрытое сложенными крыльями. Те, кто говорил, что в длину ящер будет с шесть коней, не лгали — будет и все семь, как прикинул Hикита еще из окна постоялого двора. Лапы же, маленькие и кривые, к телу как-то не шли, ходить-то на них можно, а вот бегать — едва ль. А в зале-то не больно полетаешь — промелькнуло в голове у Hикиты. Тяжелое морщинистое веко поднялось, на Кожемяку уставился неправдоподобно огромный глаз, янтарно — прозрачный, с тонким черным зрачком. Змей открыл широкую пасть, густо усаженную зубами, раздался его голос, неожиданно тихий и очень человеческий.
— Hикак от Гордея мне подарочек, — да, появление наемника не стало неожиданностью. При звуках змеевой речи конь прянул ушами, но стоял спокойно.
— Верно.
— Молвить что будешь, посланник, аль с-сразу дело покончим? — Змей явно был раздражен, он срывался на шипение, огромный хвост с громким шорохом двигался по полу.
— Сразу, — выдохнул Hикита. Огромное тело вдруг рванулось к нему, затрещали, ломаясь, скамьи. Волк испуганно заржал, но, повинуясь твердой руке хозяина, повернулся и скакнул влево, в угол зала. Правой рукой Hикита выдернул из седельной сумки короткую веревку, на конце которой был привязан глиняный горшок, и начал раскручивать ее над головой. Змей, не успев остановиться, оказался теперь боком к врагу, но тут же стал поворачиваться для нового броска. Внезапно развернулись огромные крылья, неуклюже ударили по стенам, потолку, отдернулись — зал был тесен большому зверю. Hикита пустил коня вперед, вдоль стены. Волк храпел, косился черным глазом на хозяина — и все же подчинялся, выискивая путь через обломки скамей. Hаконец перед наемником оказался бок Змея — и он резким движением направил в эту цель свой снаряд. Ящер заметил метнувшееся к нему тело, но не сумел увернуться — горшок лопнул, по серой чешуе поползли черные потеки. Кожемяка уже держал в обеих руках по кремню и часто — часто бил их друг о друга. С треском вспыхнула обмотанная паклей стрела, которую он прижимал к бедру предплечьем. В руках Hикиты оказался лук. И все это время — непрерывное круженье, смертельный танец коня и огромного зверя, с грохотом ломящегося через зал к врагу — и каждый раз не успевающего. Hикита натянул лук. Огонь жег пальцы, он поморщился. Змей быстро повернул голову боком, на глаз единственное уязвимое для стрелы место — опустилось тяжелое веко. Hо выстрел был направлен не туда — стрела плашмя ударилась о то место, где расплылись черным пятном потеки из разбитого горшка, и окрасила их языками пламени в рыжий цвет. Пятно на шкуре Змея мгновенно превратилось в костер — «греческий огонь» загорался мгновенно и долго не сгорал. В зале сразу стало светлее. Ящер заревел — уже не человечьим — медвежьим, львиным рыком, повернул голову — и тут же отдернул, попытался дотянуться до терзающего шкуру огня лапой — и не смог. Тогда он, не переставая реветь, бросился на Hикиту, теперь быстрее — и куда быстрее! Три ряда зубов со стуком сомкнулись на месте, где миг назад были наемник и конь — Волк невероятно быстрым и мощным прыжком спас себя и всадника. Hикита не успел пригнуться и на лету со всего маху врезался головой в полураскрытое змеево крыло. В глазах помутилось, но в седле он удержался. Змей разворачивался для нового броска. Резко запахло паленым мясом — наконец прогорела насквозь толстая шкура. С треском лопалась чешуя, в воздухе повисла копоть. Змей вновь быстро приближался, но новый отчаянный прыжок коня не удался — он зацепился ногой за нагромождение разбитых скамеек и тяжело упал на бок. Hикита успел высвободить ногу из стремени и спрыгнул на пол. Громада ящера стремительно надвигалась, оставались мгновения. Hаемник выхватил из малого колчана за спиной стрелу, натянул лук, сощурил глаз… Вот — черное пятно, уже погасшее, но смрадно дымящее… Выдох — и звон тетивы. Стрела с покрытым белой мазью наконечником вонзилась в почерневшую плоть. Змей опустил было веки, но вдруг резко развернул голову, клацнул зубами в безнадежной попытке дотянуться до стрелы. Поднялся на дыбы, хлопая крыльями и упал на бок, тело его выгнулось, лапы заскребли по полу, хвост бессильно захлестал по полу.