- Значит, и доктор, и матрос должны появиться, - сказал поручик.
- Черт, совсем, было, забыл.
Штабс-капитан сунул руку в карман и вынул, держа за талию, небольшого матросика, поставил его на стол. К удивлению и радости, к которой и ужас примешивался, этот двухдюймовый матрос оказался живой.
- Володя! Володичка! - вскричала Изольда тоном чеховской няньки. - Бублик ты мой надкушенный, - умилялась она его малости.
Матросик не давался в руки, кутался в носовой платок и что-то кричал, но его писк был тоньше мышиного.
- Откуда он у тебя? - спросил Антон.
- Упал ко мне в карман, когда я мимо утеса грёб.
- Ма-аленький, - растрогалась Изольда, пестуя его, не выше перста. - Как же ты так? Обидел кто? Или сам обиделся? Я тебя в ухе на ниточке буду носить.
Матросик вырвался из ее пальцев и побежал по столу, наступая в тарелки. Жесты его выражали гнев. Подошедший ослик попытался слизнуть его языком, одновременно порываясь что-то сказать, но Антон ткнул его кулаком в морду, опасаясь, что он сболтнет лишнего.
- Й-а!
- Чего орешь?
- Нет, это я, - сказал поручик. - Он мне на ногу наступил.
- Теперь нам только доктора не хватает, господа, - сказал штабс-капитан.
- А это не он ли? - сказала Катя, указывая за окно.
Улица сквозь стекло оживала прохожими. Проезжали автомобили: тойоты, форды, пежо. Двухколесный кабриолет подкатил к крыльцу. Рыжеусый кучер придержал вожжи, пассажир сошел, и вступил в диалог с возницей, придерживая саквояж и энергично размахивая свободной рукой - жестикуляция, не свойственная спокойному доктору. Однако это был он. Коляска отъехала, а доктор, поозиравшись, ступил на крыльцо и через минуту, прижимая к животу саквояж, появился в проеме двери.
- Милости просим, - дежурной фразой приветствовал его распорядитель. Однако прежде чем пустить его через порог, велел открыть сумку и сунул туда руку. Доктор нервно рванул саквояж на себя, но тот уже вынул, брезгливо держа за ствол двумя пальцами, кольт. - Теперь проходите. А склянки ваши мне ни к чему.
Собака во время этой сцены лаяла, но не зло, как бы говоря своим видом: я б и не лаяла, да знаешь ли, долг, братец.
- Как добрались, доктор? - спросил полковник.
- Слава Богу... Слава Богу... - бормотал доктор, обходя стол, хватая за руки всех по очереди и каждую надолго задерживая в своей.
- Вид у вас немного безумный, - заметил Антон.
- Не менее суток на дереве просидел, - сказал доктор, тряся его руку.
- Суток? - удивился Антон. - А у меня не убывало утро.
- А я тоже... сутки, - сказала Изольда, чуть покраснев.
- А вы, полковник?
- Черт его знает. Такое впечатление, что времени в его брюхе вообще нет.
- В чьем брюхе?
Полковник очень коротко пересказал свои приключения в утробе левиафана, при упоминании о котором матрос торжествующе пискнул. Пальтецо-то не скинули, вспомнил полковник про старика в канализационном колодце, но тут же снова забыл о нём.
- Обратите внимание, господа, - сказал поручик. - Этот марсианский матрос немного подрос.
Действительно, росту в матросе прибыло примерно на дюйм, что составило примерно пятьдесят процентов его бывшего роста.
- Если он всякий раз, как на него внимание обратят, будет увеличиваться в полтора раза, то скоро всех нас перерастет и за пояс заткнет, - сказала Изольда.
- А потом поручика повстречал, - закончил полковник, - и уж потом мы вдвоем... А вы, штабс-капитан?
Один за другим присутствующие изложили свои истории. Вряд ли со всей искренностью, ибо Изольда, например, ни словом не упомянула о попутчике, а Антон - о своем превращеньи в осла. Лохматый швейцар проявил себя наиболее внимательным и сочувствующим слушателем, он поминутно вздыхал, издавал возгласы, мотал головой, ударял себя по коленям, всячески выражая свое восхищение и сочувствие. Но смотрел как-то непрямо - искоса, словно заискивал в лице каждого или пытался участь свою в каждом из них прочесть. А едва ловил на себе чей-либо взгляд, то тут же свой уворачивал, так что любой, кто обратил бы на него больше внимания, мог счесть его прямые проявленья участья неискренними, а непрямые проявления пристальности - умыслом или корыстью.
- Время здесь как-то странно течет. То мгновенно быстро бежит, то отстает на целые сутки, - сказал Антон.
- Противоречия...
- У нас нет противоречий, - перебил поручика хозяин. - А время действительно, здесь особенное. Надо вам загодя привыкать. Вместо, к примеру, осени - здесь тоска смертная, а вместо лета - любовь. И эти состояния могут появляться по семь раз на дню, а у кого и поболее, в зависимости от темперамента. А зима или вечер соответствуют размышлениям об абстрактных вещах.
- Хорошо, что не осенью мы пришли, - сказала Изольда. - Только смертной тоски нам не хватало.
- Тут все пришлые, - отозвался хозяин, отчего-то вздохнув.
- Сам-то давно ли здесь? - спросил полковник.
- Осень и две зимы.
- Сколько ж это в реальном времени?
- Осень и две зимы, - стоял на своем лохматый.
- Свихнешься с вами, - сказал поручик. - Зачем же вам часы на стене?
- Они не показывают времени. Тикают просто так.
- Что ж, хорошо здесь? - спросила Изольда.
- На любителя, - ответил хозяин.
- Происшествия в этом городе происходят?
- Происшествия? Как же. Давеча женщина прямо с поезда из Финляндии на рельсы бросилась.
- Неужели эту женщину переехало? - ужаснулась Изольда и даже поежилась, припомнив свои вчерашние мысли по поводу Карениной.
- Машинист вовремя спохватился, успел отвернуть.
- Как же он с рельсов-то отвернул?
- Ну уж не знаю как. Пожалел, наверное.
- Да, но рельсы...
- У нас все отворачивают в таких случаях. Я вот намедни собаку пнул - попалась под ноги, не успел отвернуть. Так поверите ль, всю ночь не спал, всё ворочался, до того мне за это стыдно было.
Собака и ослик одобрительно повертели хвостами.
- Куда мы попали, все-таки? - задал полковник прямой вопрос.
- Не извольте насчет этого беспокоиться, - засуетился хозяин. - Уж я вас привечу. Не будете сожалеть.
- Место до крайности странное, - продолжал Одинцов. - Даже эпоху с первого взгляда не определишь. Двадцать первый век пополам с девятнадцатым.
- Насчет эпох уже было говорено. Осень, зима... Я как собаку вспомню, так осень моя еще горше становится.
- Ничего он не знает сам, этот сказитель, - усомнился поручик.
- В таком случае, нельзя ли нам, что ли, газет?
Распорядитель отлучился, но не долее, чем на минуту, а вернувшись, сунул в руки полковнику 'Русский инвалид' за 1913 год. Изрядный клочок от газеты был оторван и куда-то использован. Впрочем, не менее изрядный еще оставался, и из него можно было выяснить, что как раз в текущем, 1913-м, этой военной газете исполнилось сто лет.
- А нет ли более свежих у вас?
- Нет. Да и ну их совсем.
- Может быть радио? Телевидение? Телефон? - спросил Антон.
- Есть, как же. Вон, глядите, в углу...
В углу светился экран телевизора.
- Где эта лярва Лаура? - кричал Педро, продираясь с мачете сквозь заросли кукурузы.
- И здесь этот Педро, - сказал Антон.
- Наверное, в наказание за грехи, - понурился хозяин.
- Если уж наказание таково, то какова благодать? - сказала Изольда.
- А коли вам непременно надо весточку о себе дать, то к вашим услугам 'Курьеры Павлова'. - Хозяин указал за окно, где действительно заявляло о себе заведение с такой вывеской. - Собаки шныряют известными им тропами.
- Послушай, - сказала Изольда. - А тебя не Никитой зовут?
При этом она взглянула на хозяина пристальней, потом перевела взгляд на Антона, который, мысленно на него примерив телогрейку и красную шапку, догадался об этом минутой ранее.
Хозяин потупился, глядя в пол. Что касается осла, то это животное, будучи с ним, вероятно, в сговоре, подошло и потерлось о его бок.
- Чего ж ты головы нам морочишь?
- Сразу признаться хотел, да духу все не хватало. Вы уж простите меня за всё, - сказал он, потупившись еще более.