Кот медленно поплелся, не видя, куда идет, не осознавая даже, что идет. Так, в забытьи, он преодолел полгорода, пока лапы не привели его к самой высокой в городе башне. И только здесь, подняв взор, он прозрел. Все происходящее казалось ему сном. Страшным сном. Вот-вот он проснется, и все станет попрежнему. Не будет никакой встречи с кошкой, не будет убитого соловья. Не будет даже кота… Но он не проснулся. И кот начал карабкаться на вершину башни. С каждым шагом он словно выбирался из болота, день за днем поглощавшего его, — из болота уныния, бессмысленности, безнадежности. Каждое движение давалось с трудом, но приносило новую долю просвета в затуманенные кошачьи мысли. Когда он стоял на самой вершине башни, солнце уже начало заходить за далекий горизонт, собираясь покинуть эту половину мира. Тяжесть куда-то исчезла, удивительная легкость чувствовалась в теле. И, зная, что все только сон, кот понял: сейчас это свершится. Он ступил на самый край парапета, почти падая в бездну. Крикнул: «Смотрите, я лечу!» Напрягся. Выгнул спину. Прижал уши. Резко распрямил лапы.
Прыгнул. И полетел… Ловя потоки восходящего от земли теплого воздуха, кот взмывал все выше и выше, пока дома внизу не превратились в странные явления природы, и стали выглядеть с такой высоты просто смешными квадратными камешками.
Чувство необычайной, сверхъестественной легкости, никогда ранее во снах не испытанное, овладело котом, и он понял, что способен достичь звезд. Когда пролетавшие мимо благородные птицы, гордые короли воздушного царства, увидели кота, наравне с ними парившего в воздухе, то не поверили своим глазам. Но после внимательной проверки им пришлось признать невероятное. Тогда птицы стали звать его с собой. Кот согласился. Стая направлялась далеко, в те края, куда она улетала каждый год, лишь только появлялись первые признаки наступающей зимы.
Сейчас стая брала с собой кота. Он улетал из города, где вся жизнь его прошла в ожидании этого дня. Кот не хотел больше видеть те стены, о которые разбивались вдребезги его мечты, не хотел встречаться со своими сородичами, которые всегда смеялись над ним. Не хотел ощущать на себе презрение тех птиц, которые жестоко наказали его за нечаянное преступление. Не хотел всю оставшуюся жизнь ощущать отчаянную вину перед духом соловья, витающим все в тех же четырех стенах, откуда ни скрыться, ни убежать… Перед духом соловья! Кот тут же вспомнил мертвое тельце, вспомнил все события, предшествовавшие убийству и последовавшие за ним, — и вдруг совершенно ясно осознал: это не сон… И он на мгновение заколебался.
Всего лишь на мгновение. Широко раскинутые в вечернем воздухе лапы перестали держать его; кот на краткий миг потерял уверенность в себе — и уже не сумел ее вернуть. Птицы, сначала растерявшись, бросились вслед за стремительно падающим котом, чтобы поддержать его, и, подняв, точно птенца, на крыло, не дать разбиться о неумолимо надвигающуюся смертоносную землю. Среагируй они чуть раньше, может, это и удалось бы. Но они опоздали совсем ненамного. Кот услышал непередаваемо ужасный хлюпающий звук, когда его тело ударилось о землю. Он ничего не почувствовал, но в глазах все резко посветлело, и тут же наступила непроницаемая тьма. Больше он ничего не слышал. Тело дважды подбросило, оставляя на земле кровавые следы с клочками серой шерсти. Птицы успели затормозить перед самой землей и в крутом вираже взмыли обратно в небо. Запоздало громко замяукала какая-то кошка, и этот звук в течение минуты был единственным, что нарушал наступившую тишину. Потом воздух взорвался оглушительным хлопаньем множества больших крыльев. Это стая — все до единой птицы- спустилась с неба и уселась подле мертвого кота. Благородные птицы оплакивали ушедшего из жизни собрата, — да, они считали его собратом, равным себе по духу и крови, раз он сумел достичь невозможного для своего народа; так думали эти гордые и важные птицы, безраздельные властители подзвездного пространства. Позже, много позже, когда каждый член стаи отдал дань уважения коту, коснувшись его правым крылом, воздух вновь взорвался хлопаньем крыльев. Стая сделала три прощальных круга над мертвецом и величественно продолжила путь в дальние страны. Хватит! Уже и так много времени потрачено на этого неудачника. Лишь после того, как стая исчезла из виду, собравшиеся в отдалении коты осмелились приблизиться к несчастному. Они недоумевали, откуда он мог так свалиться здесь, когда до ближайшей высокой постройки — полгорода пути. Коты гордо приближались к телу, с любопытством осматривали его, признавая: «Да, это он. Я всегда говорил, что он плохо кончит.
Он был какой-то, если можно так сказать, не от мира сего».
И уходили, важно помахивая хвостами, довольные собой. Кошка слегка всплакнула, узнав о гибели бывшего мужа, но скоро успокоилась. Она уже успела его, как следует, позабыть, и только иногда, в лунные ночи, откуда-то издалека приходили мысли, так напоминающие мечты кота. К своему удивлению, она помнила их достаточно хорошо и долго, и рассказала детям и внукам. Где лежит тело кота, неизвестно. Его похоронили какие-то люди, специально занимающиеся мертвыми животными. Шкура не годилась на выделку, и кота просто закопали. Люди не посчитали нужным сообщить кошачьему народу, где именно. Да и зачем? Но где-то там, далеко, где размыты границы между сном и реальностью, пушистый и хвостатый, не опасающийся упасть, как никогда уверенный в себе, счастливый, резвится кот в потоках лучей восходящего Солнца; и, проделывая немыслимые пируэты, выводя заливистые трели, рядом с ним летает соловей.
(8 января 1996 г.)
Эдуард Мухутдинов
СНАЙПЕР
Я все время промахивался, всю жизнь. Ни один учебный выстрел, мной произведенный, не только в яблочко не попадал, но даже в самый край мишени. И неважно, что прицел был идеальным. Однажды устроили эксперимент. Укрепили ружье в тисках, тщательно нацелили. Приятель выстрелил — яблочко. После него — моя очередь.
Выстрел — пуля проходит мимо мишени. Ну что тут поделать? Хуже всего, со временем эта особенность перешла и на другие мои действия. Нет, я, конечно, никогда не мог забить мяч в ворота, только изредка умудрялся попасть по нему ногой — и ни разу не сумел забросить в корзину. И сколько я не старался попасть снежком в окно — всегда выходило мимо. Но то в детстве… Чем старше я становился, тем более усугублялось положение. Я промахивался спичкой и зажигал, вместо сигареты, усы, — от них пришлось избавиться. Я подносил рюмку к подбородку вместо рта, делать записи начинал непременно на столе — промахивался по бумаге, надеть обувь стоило просто героических усилий и требовало много времени… И это — только часть моих новоприобретенных навыков. Друзья наивно полагали меня обычным рассеянным… ну может, чуточку рассеяннее прочих. Но я не был таким! Мне всегда удавалось хорошо сконцентрировать внимание, я всегда мог уловить суть дела, разговора, быстро ответить на самый запутанный вопрос. Так что насчет ясности ума вопросы должны были возникать редко. Однако физическая меткость портила все.
Почему я все это говорю в прошедшем времени? Дело в том, что я просто устал от такой жизни. Я собираюсь покончить с собой. Нет, никаких сожалений! Скорее — облегчение от окончательного принятия этого решения. Я устал — и хочу отдохнуть.