Логика судит действительность по законам возможного. Логика — это, прежде всего, способность не верить глазам своим, даже если увиденное прямо-таки гипнотизирует своей очевидной убедительностью. Человек видит змею, ему даже кажется, что она шевелится — но он знает, что здесь не водятся змеи, что встретить здесь змею невозможно, и убеждает себя: «скорее всего, веревка». Но — увы и ах, наши способности ограничены, в том числе и эти две. Человек не может быть полностью логичен — но и его воображение не беспредельно. Мы не можем вовсе искоренить невозможное — но, с другой стороны, не способны и вообразить нечто совсем уж из ряда вон. Как не бейся головой о стену, какие грибочки-мухоморчики натощак не вкушай, как не дыши холотропно, а все равно квадратный шар не выдумаешь. Разумеется, попытки вообразить и описать квадратный шар во всей его красе не прекращаются и не прекратятся никогда. Каждый раз, однако, выясняется, что шар все-таки круглый. Поэтому истинной целью литературы — в первую очередь, конечно, литературы фантастической — является не просто вымысел, а вымысел правдоподобный, вымысел достоверный, то есть невозможное, замаскированное под возможное. При этом дозволяется, как угодно дурачить и любыми способами сбивать со следа нашу «внутреннюю ищейку» — логику, лишь бы только она не путалась под ногами и не мешала обливаться слезами над вымыслом. Казалось бы, рождение такого литературного течения, как «фэнтэзи», было обусловлено желанием в очередной раз проверить силу воображения. В отличие от science fiction, с ее всем опостылевшей привязанностью к машинерии, фэнтэзи вроде бы предоставляет его творцу полнейшую свободу, поскольку легализует свободное и неограниченное применение любых чудес, начиная со сказочных и вплоть до тех же самых технических. Правда, конструкции из очень уж податливого материала легко рассыпаются — но авторам не возбраняется накладывать на себя любые ограничения, любые вериги, лишь бы достичь желаемого результата, то есть построения «еще одного возможного мира», в котором можно было бы жить и дышать хотя бы часа два без громкого противного тявканья «внутренней ищейки».
Однако же, после многих — и каких! — трудов выяснилась поразительная вещь. А именно: все более-менее жизнеспособные фэнтэзийные миры неизменно оказываются необыкновенно похожими друг на друга, притом куда как более, чем даже бравые космические империи с их звездолетами-гравилетами и бластерами-шмастерами. Такое впечатление, что все (да-да, именно все!) творцы фэнтэзи, погружаясь в свои волшебные грезы, с завидным постоянством оказываются в одном и том же месте, ныне уже исхоженном нами, читателями, вдоль и поперек. При этом все попытки очередного бедолаги-сусанина вывести нас из этих (воистину заколдованных) краев еще куда-нибудь обычно заканчиваются ничем: автор просто попадает туда, откуда пришел. Итак, перед нами Магический Мир. Корректнее всего будет называть его Средиземьем. Во-первых, ad majorem gloriam JRRT. Во-вторых, это название почемуто очень подходит данной местности, так что подавляющее большинство авторов называют ее «как-то так» или «чтото вроде». Самое простое считать, что это и есть ее настоящее имя. Итак, Средиземье находится, выражаясь языком science fiction, на планете земного типа, с водой и сушей, с хорошо выраженной сменой сезонов, и довольно ровным климатом, соответствующим нашей средней полосе. Все вроде бы пристойно. Однако есть важное отличие: Средиземье — геоцентрический мир. Чувствуется, что здесь именно Солнце и Луна вращаются вокруг Земли, а никак не наоборот. Космология — вполне птолемеевская: наверху — каменное небо и хрустальные сферы. Поэтому какие-нибудь космические путешествия в этом мире вроде бы и возможны (все возможно!), но практически неосуществимы: путешествовать-то, собственно, некуда. Впрочем, путешествия по самому Средиземью тоже затруднены: вопервых, местность сильно пересеченная, во-вторых, этому препятствует его экономическое и общественное устройство. Здесь начинается самое интересное. Вся жизнь Средиземья определяется тем фактом, что в нем существует и успешно функционирует магия — то есть совокупность нетехнических приемов воздействия на природу и живых существ. Разумеется, кое-какая техника все же имеется в наличии (подавляющее большинство жителей ездят на повозках, а не летают на коврах-самолетах), но, по крайней мере, технические приспособления явно не делают погоды. К тому же магия почему-то (ниже мы увидим, почему) враждебна технике и препятствует ее развитию (в каких-то вариантах этому препятствуют «законы магической реальности», а кто-то в открытую пишет, что маги систематически обламывают все попытки создать что-нибудь посложнее колеса и сковородки). Поскольку магия — важнейшая черта жизни Средиземья, следует уделить ей «специальное внимание». Не будем останавливаться на описаниях разного рода магических приемов — здесь царит полнейшее разнообразие, чтобы не сказать неразбериха.
Однако во всех описаниях «магического» имеется кое-что общее. Оно-то нас и интересует.
Во-первых, магия не требует разделения труда. Магия — то, что может совершить один человек (маг), и не может совершить никто, кроме него. Магия — всегда Деяние, Gestio, причем деяние Одного. Даже если мага окружает сонм помощников, в решающий момент он оказывается один на один с Волшебной Силой (или как она там называется), и в этот миг все зависит только от него. «Магического конвейера» (скажем, ситуации, когда сотня магов каждый день операция за операцией «делают работу») не бывает — разве что в случае совсем уж рутинной работы. Кроме того, каждый акт магии уникален. Есть стандартные заклинания, но они отнюдь не гарантируют результат — в конечном итоге все зависит от мага. Попадаются, правда, магические предметы (разного рода кольца власти и прочие волшебные примочки), с помощью которых вроде бы можно колдовать, но и они, в свою очередь, есть результат Великих Деяний, каждая из этих вещей уникальна, и не может быть воспроизведена. Кроме того, многие волшебные вещи действуют один (или считанное число) раз, после чего «теряют силу», как севшая батарейка. Короче говоря, магия ближе всего к процессу «сотворению шедевра» — то есть к уникальному и неповторимому взлету духа и мастерства. Дело тут не в количестве шедевров, а именно в эксклюзиве: даже если мастер сотворил добрую сотню шедевров, каждый из них неповторим (даже самим мастером). Соответственно, маги находятся в таком же положении, что зачастую приводит к неприятным для них последствиям (так, многие из них попадают в зависимость от результатов собственных усилий, которые они не могут «просто повторить еще раз»).
Разумеется, никакой «общепринятой» системы магии не существует. Правда, магии можно научиться. Но, во-первых, для этого нужны особые врожденные способности, без которых никак (впрочем, как и в любом другом деле, так что ничего особенного в этом нет). Вовторых, магическое знание эзотерично (ну, это тоже не удивительно: какая-нибудь «теория устойчивости» является куда более эзотерическим знанием, нежели любое «калды-балды»).
А вот что по-настоящему важно: магия принципиально не является единым знанием.
Существует множество магических систем, друг к другу не сводимых и друг в друге не нуждающихся. Иногда их число невелико (скажем, соответствует числу стихий), но какихто принципиальных ограничений на это, в общем-то, нет. Наконец, last not least, магия — не просто «работа», но, прежде всего, образ жизни. Маг не похож на обычных людей, он другой, он живет иначе (лучше или хуже, неважно), и не может «слиться» с ними — не потому, что он выпендривается, но потому, что для мага не существует различия между officium и otium, официальными обязанностями и частной жизнью. Маг — всегда маг, а не «с 9 до 6». По определению, магия может все или почти все. Удивительно, но при этом она странным образом бесполезна для хозяйственных нужд. Маги, правда, могут немножечко подсуропить в сельском хозяйстве (скажем, наслать дождь или засуху), или в здравоохранении (вылечить безнадежно больного или воскресить мертвого), но это и все.