- Однако, други мои, - заметил Подкова, поворотив в темноте к ним голову, - и тогда, как и ныне были в нашей стране люди, не ведавшие ни весны, ни радости.
- Это мы только теперь видим, государь, когда прошла молодость и любовь, - вкрадчивым голосом сказал капитан Козмуцэ.
Старик Петря укоризненно взглянул на него и пробормотал что-то невнятное. А Никоарэ, повернув лицо против ветра, заметил поднимавшиеся на востоке гряды туч и погнал коня.
Когда снова замедлили шаг, оба капитана, оставив воспоминания юности, обратились к мытарствам зрелого возраста и с печалью вспомнили о мученическом конце господаря Иона. И радостно заговорили они о том, что подымаются новые сабли для избавления людей от страданий. Одна из этих сабель в руках человека, который едет впереди, вскидывая изредка глаза к своей звезде.
До негренских рэзешей ехали не более двух часов.
На одном из дворов горел костер, около него хлопотал какой-то старик, непрестанно раздувая огонь и подкладывая хворост.
При свете дрожащего пламени костра путники увидели бедную темную избу. В ней все как будто вымерло. Но в глубине двора стояла вторая, большая изба, двери ее были отворены, на ступенях разостланы ковры, в окнах горели восковые свечи. Какие-то старые женщины поджидали гостей. Когда всадники показались у ворот, старухи исчезли в темноте и больше не показывались. Все, однако, было приготовлено: и постланные постели, и уставленный явствами стол.
Никоарэ Подкова и Младыш вошли в освещенную избу. Воинам его светлости капитан Козмуцэ Негря отвел заднюю комнату в малой избе, где во мраке теплились лишь лампады у образов. Но и там в широкой печи стояли явства, а на скамьях усталых путников ожидали подушки и одеяла. В углу лежал уснувший несколько часов тому назад атаман Агапие. Рыбак спал глубоким сном, лежа ничком без подушки, положив голову на руки и вытянувшись, точно струна. Он не шевельнулся при входе путников; не слышно было даже его дыхания.
Дед Петря остановился перед измученным братом и долго смотрел на него.
У дверей обеих изб появились из тьмы молчаливые стражи. Костер во дворе потух.
Осторожно шагая, вошел в комнату Подковы капитан Козмуцэ Негря. Младыш сидел перед столом-треножником на низком стуле, упершись в колени и обхватив ладонями щеки. Ему хотелось есть, но приходилось ждать старшего брата. "Может, лучше лечь спать, - думал он. - Оставить зажаренную на вертеле баранью ножку, свежий сыр и кружку с вином и лечь на постель у печки, подложив ладонь под висок. Никоарэ еще долго провозится, прежде чем вспомнит о нуждах бренной плоти".
Дьяк стоял рядом с Подковой, держа наготове шелковый шнурок и зеленый сургуч. Никоарэ снял господарев перстень, потом взял гусиное перо и обмакнул в чернила. Дьяк разложил перед ним на столике бумагу, и господарь написал своему заднестровскому другу следующую грамоту:
"Ион Никоарэ, по воле божьей ставший чужим в господарстве Молдовы. Его милости нашему любезному и высокодоверенному другу пану Тадеушу Копицкому, капитану в войске нашего дорогого усопшего брата Иона Водэ. И уведомляем твою милость..."
Подкова поднял глаза на капитана Козмуцэ, который стоял в ожидании у дверей, опоясанный саблей, но с непокрытой головой.
- Капитан Козмуцэ, когда мы, по-твоему, придем к днестровскому броду?
- В воскресенье утром. Наши люди уведомлены. Атаман Агапие будет тебе проводником, государь. А что до недругов, кои могут показаться поблизости - будь то турки, будь то служилые Петру Хромого, - так не беспокойся, государь: те места заросли колючками, и пробраться туда нелегко.
- Стало быть, я могу уведомить друзей, что буду у Днестра в воскресенье?
- В воскресенье утром, государь, точно.
"...И уведомляем твою милость, что будем у днестровского брода против Могилева в воскресенье поутру. И просим уведомить наших друзей, послав грамоту верному нашему пыркэлабу Цопе Ромашкану, коему быть надлежит, по уговору нашему, в городе Вроцлаве.
Для верности знак свой с воском и дымом приложил. Оставайся в добром здравии.
Да пошлет тебе господь долгие годы жизни.
Ион Никоарэ".
Дьяк сложил грамоту и запечатал. Никоарэ прибавил на обороте:
"Капитан Козмуцэ везет сию грамоту нашему доброму и возлюбленному другу Тадеушу. В дом его милости в городе Могилеве".
Негренский рэзеш, приняв от него грамоту, поклонился.
- Вручи грамоту, капитан Козмуцэ. А буде встретишь препону...
- Не может быть никакой препоны, государь. Грамоту я отдам в собственные руки пана Тадеуша. Одного только опасаюсь: живем мы в моровые времена. Что, если пана Тадеуша нет более в живых?
- Возможно и это, капитан Козмуцэ, жизнь наша мгновенна, как полет ласточки... Но я уверен, найдешь ты пана Тадеуша в живых. Мы с ним из упорных и еще поживем на этом свете, ибо нам надлежит выполнить клятву. Но коли не застанешь нашего друга, - грамота должна дойти до Вроцлава, в руки его милости пыркэлаба Цопы. Подыщи надежного человека, чтобы отвез ее, и воротись ко мне.
- Понял, государь. Я уже все обдумал насчет обратной дороги. Отдам грамоту в руки пану Тадеушу и буду ждать тебя в субботу вечером у брода в Липше. А тут, у негренских рэзешей, тебе не угрожают никакие козни. И верь также лэкустенским рэзешам, кои сопровождают тебя. Оставайся в добром здравии, государь.
- Будь здоров, капитан Козмуцэ.
Негренский капитан вышел своим легким шагом во двор. Там дожидались, взяв коня под уздцы, двое рэзешей, его товарищи. А двух запасных коней в одних уздечках они держали рядом.
Чья-то большая тень застлала глаза капитана Козмуцэ. Дед Петря Гынж положил ему на плечи сильные свои руки.
- Капитан Петря, - тихо и торопливо проговорил Козмуцэ, - все улажено.
- Мы знаем друг друга, - отвечал старый воин, обнимая Козмуцэ. - Мне не надо учить тебя. Но я все же старше лет на двенадцать - пятнадцать. Так дозволь, Козмуцэ, считать тебя меньшим моим братом и дать тебе кое-какие советы.
- Слушаю, батяня Петря.
- Перво-наперво, береги коня, - не споткнуться бы ему, когда и ждать не будешь. Посмотрел я запасных коней. Когда покажется тебе, что конь твой притомился и тяжело ему нести тебя, - переложи седло на запасного, который мчится рядом в одной уздечке. Хороший порядок. Только как быть тебе в летний зной средь безводной степи?
- Как-нибудь справлюсь, батяня Петря. Коли кругом пустынно, заверну в овчарню, попью сыворотки.
- Не гневайся. На пути встретятся тебе два постоялых двора - лучше их объехать стороной; и несколько сел попадутся - туда тоже не след заворачивать. У постоялого двора выйдет тебе навстречу баба румяная, раззадорит тебя улыбками да высокой грудью своей, а ты еще молод, Козмуцэ.
- От постоялых дворов и вина держаться буду подальше, а к нашим рэзешским селам - поближе. Мне не надобно ни обедов, ни чары хмельной. И ищу друзей, которых надо оповещать и научить, как оберегать путь государя.
- Добро, капитан Козмуцэ, правильно говоришь. Оберегаем государя Иона Водэ, и должен он дойти с миром и в сохранности до той земли, где у нашего господина много друзей и где с честью служил он христианству, будучи гетманом Запорожья. Там вольная земля витязей.
- Батяня, - послушно отвечал капитан, - сладко есть, пить не буду, бабы близко к себе не подпущу. Кормиться буду одними сухими дикими грушами да кукурузными лепешками из сумы дорожной, пить буду только воду ключевую. И в субботу друг государя получит в руки государеву грамоту.