То погоняя, то придерживая коней, проводили они Младыша до поворота дороги, где справа начинался старый лес. И тут вдруг капитан Александру осадил скакуна, подняв его на дыбы, потом, точно саранча, скакнул через шлях и помчался по лесной тропинке под закатными лучами солнца.
Богза остановился, за ним и Доминте.
- Куда это он мчится? - удивился чабан.
- Чорт его знает, - пробормотал младший Гырбову. Богза ухмыльнулся.
- Ну, уж мы не отважимся следовать за его милостью, а то как бы не попасть в беду. Глядишь, опоздаем и отстанем от сотни.
- Поворотим-ка живо коней, - сказал Доминте, - и доложим есаулу. Не то разгневается батяня Некита и кулаком поучит меня.
34. В СТОЛЬНОМ ГОРОДЕ МОЛДОВЫ
В четверг двадцать второго ноября, находясь вблизи Скулен на Пруте, Подкова получил весть от гетмана Шаха, что Петру Хромого нет в Яссах. Вот уже две недели, как он оставил стольный град и переправился через Дунай возле Исакчеи, намереваясь одарить беев в дунайских крепостях, а затем следовать далее, в Стамбул. Турецкая стража сопровождала его до брода Облучицы, а оттуда не спеша идет обратно. В Яссы она еще не могла поспеть. Хорошо бы незамедлительно захватить город.
В тот же день, двадцать второго ноября, Никоарэ Подкова к вечеру перешел Прут, а в пятницу двадцать третьего ноября его передовой отряд быстро поднялся в гору к Поприканам.
По татарскому шляху через Рэдукэнен спешил и гетман Шах, держа путь к холму Чирик.
Из Поприкан Никоарэ во главе двенадцати сотен, отделившись от Петри Гынжа, пошел в обход мимо Копоуского леса по долине Пэкурара, оставив две сотни в Галате.
Продолжая кружный путь через Мирославу, он вышел в долину Бахлуя, а затем к плотине пруда в Фрумоасе. Захватив все высоты и пути со стороны Бучума, он оставил стражу в монастыре, находившемся около пруда, и обложил господарский двор со стороны долины. Шах шел со стороны Чирика, дед Петря - от горы Копоу. Войсковые телеги закрывали все входы в город.
Когда первая сотня подобралась в пешем строю со стороны пруда к малым воротам господарского двора, около помещений господарских сейманов [стража], со всех сторон поспешили к ней на помощь горожане с лестницами, топорами и кирками. Подбадривая друг друга, они принялись рубить ворота топорами и расширять кирками трещины в стенах.
На горе у больших ворот, выходивших к храму святого Николая, раздался грохот. Подкова, наблюдая за всем с пустыря у Фрумоасы, догадался, что дед Петря подошел к воротам крепости и начал обстреливать из пищалей башню над входом в часовню, на которой обычно толпилась стража.
Солнце стояло высоко в ясном небе, показывая лишь час пополудни. На южной окраине города, в низине Карвасара, где был караван-сарай для турецких купцов, поднялся великий шум; с колокольни церкви Святой Пятницы ударили в набат, и большой колокол зловеще гудел; где-то в той же стороне начался пожар, к небу поднимался столб густого дыма, легкое дуновение теплого ветерка относило его к северной возвышенной части города. Этот теплый ветерок, по мысли Никоарэ, предвещал, что хорошая погода установилась надолго.
Справа вдоль стен монастыря Фрумоаса скакали запорожские всадники, посланцы Шаха, с вестью о его приближении. Первый всадник вез простоволосую бабенку, посадив ее на коня впереди себя - сия веселая путеводительница направляла ратников по тропинкам, известным только местным жителям.
В это время его высокопреосвященство митрополит Анастасий, запершись с великой поспешностью и страхом в стенах монастыря святого Саввы, дожидался от своих верных слуг вестей, чтобы решить, как ему надлежит поступать. Один за другим прибегали к покоям настоятеля попы, иноки, дьяконы и сопели у дверей, дожидаясь приема. А игумен Макарий все ходил в соседней комнате и жалобно стонал, точно у него болели зубы.
- Преосвященнейший владыко! - тонким голосом возопил второй дьякон митрополита Кристя Сырбу, преклоняя колени у порога. - Такого войска еще не видел наш город. Улицы полны конными ратниками.
- Ваше высокопреосвященство, - оглушительно пробасил в испуге первый дьякон Ананий Бырля, - одно нам спасение: идти на поклон, да как можно скорее.
- Отчего же, Ананий? - улыбаясь, спросил его высокопреосвященство.
- Сперва воины капитана Петри уложили из пищалей много дарабанов [пехотинцев] и немцев, так что двое воронами свалились с колокольни, а потом внизу пошли на господарских ратников пешие воины Подковы; и как обнажили они сабли, да как принялись рубить наших, те сразу закричали: "Сдаемся! Припадаем к стопам его светлости Никоарэ. Пусть простит он нас и отпустит куда глаза глядят, а не то пусть смилуется и принимает нас на жалованье".
- Нечего сказать, хороши воины! - усмехнулся митрополит. - А господарю Петру Хромому как раз тут и загорелось отправиться в туретчину, оставив страну на произвол судьбы. Да падут же на его главу проклятия за грабежи и пожары.
Преклонил колени перед его высокопреосвященством и благочинный храма Святой Пятницы поп Кирикэ.
- Не стоит хулить понапрасну, владыко, - подал он голос, - вот уже час, как глашатаи во всех частях города оповещают, что государь Ион Никоарэ пришел в страну без злобы и никому-де не будет от его воинства ни притеснения, ни увечий, ни ограбления. Да убоятся лишь басурмане в Карвасаре - тех живо окоротят, и мигнуть не успеешь.
- Так оповещают глашатаи? - удивился отец митрополит.
- Так, высокопреосвященный владыко, вот тебе крест, как на духу говорю. А еще кричат глашатаи, что государь идет с молдавским войском и с помощью христианских братьев. И учинит он суд в стольном граде.
- Какой суд?
- Будет судить сильных мира сего, владыко.
- Дерзает сей князек судить их заместо Господа Бога?
- Дерзает, владыко, и ничего с ним не поделаешь. Весь город наш заполнили ратники, и еще идут и идут войска со всех сторон. А по мосту через Пэкурар и со стороны Сэрэрии и Чирика спешат телеги. Шум, гам, грохот. Невдомек мне, владыко, отчего так радуется чернь.
- Пришло и ей время потешиться, - в третий раз улыбнулся митрополит.
Оба дьякона - один тщедушный и белокурый, другой толстый и черноволосый - да седобородый поп Кирикэ, с глазами навыкате - поднялись и, опустив головы, выслушали повеление митрополита.
- Повелеваю звонить в колокола во всех монастырях и церквах, постановил он. - И пусть архиерей Геронтий встретит победителя хлебом-солью. Посмотрю, хорошо ли будет принято подношение, может, и сам потружусь, схожу во дворец, дабы укротить льва и барса.
Сейчас же затрезвонили колокола в церкви святого Николая-богатого господарского храма, построенного во дворе монастыря святого Саввы. Зазвонили колокола церкви Святой Пятницы, святого Данка и всех прочих церквей и монастырей до самой Голии в конце города.
Архиерей Геронтий, наместник митрополита, шествуя во главе целого сонма священников и монахов, несших иконы и зажженные свечи, прибыл ко дворцу поклониться новому господарю и, опустившись на колени, поднес ему на блюде хлеб-соль.
Сановников и воевод господаря Петру Хромого как не бывало. Иные попрятались на окраине города, иным удалось прорваться к лесам Пэуна и Репеди.
Сложив оружие, капитаны дворцовой стражи просили у нового господаря милости и дозволения вступить под его высокую руку, обещая притащить за шиворот и бросить к ногам славного господаря Никоарэ сановных бояр, чье тайное местопребывание было им ведомо.
Пока десять сотен ратников с Острова молдаван располагались во дворце и в монастыре Фрумоаса, запорожцы Шаха не спеша проходили по городу; они шли с песнями и горячили коней. За каждой сотней следовали крытые телеги. Шах поворотил к господарскому дворцу, но дорогу ему преградило великое скопище дворян, монахов и народу. Он пробился на коне сквозь толпу и спешился у главного дворцового входа, что вел в тронную залу. А стража меж тем, обнажив сабли, оставалась на конях. Ион Никоарэ Водэ спустился по ступенькам крыльца и распростер объятия. Оба гетмана обнялись и облобызались. Потом под громкие радостные крики народа вошли во дворец и повели совет меж собой.