- Кэлин и Флоря в леса ушли?
- Ушли, кум Некулай. Может, и встретишь их - они разок-то в неделю заглядывают сюда, - посоветуй им воротиться на законный путь. Авось найдется для них кусок хлеба в княжение Иона Никоарэ Водэ.
- Бросила бы ты, бабка Маранда, лясы точить, - сердито проговорил с порога старик. - Вишь совсем задохнулась. Закрой-ка лучше глаза да слушай. Вот оно житье-то наше, кум Некулай, - тихо произнес Тимофте. - Тяжко нам, и старуха моя недолго протянет. А не станет ее, так и не знаю уж как быть. Разве что к волкам в Боросештский лес уйти.
- В том лесу есть скит, старик, - пропищала бабка. - Ступай в монахи, служи по мне панихиды, замаливай мои грехи.
Копье досадливо кашлянул и сплюнул в золу очага, как в те времена, когда он скитальцем находил пристанище в этой землянке.
- Слушай, кум, и ты послушай, кума, - проговорил он своим звучным голосом. - Ежели заглянут сюда сыны ваши...
- Сей же ночью, - подтвердила бабка Маранда.
- Коли заглянут ночью Кэлин и Флоря, так я бы научил их, как им искупить вину свою. Я не ради них приехал, но вижу, и они могут быть помощниками в том деле, на которое я хочу батяню Тимофте позвать.
Бабка проговорила жалобно:
- Нет, ты им присоветуй, присоветуй, кум Некулай. Прибавилось бы мне тогда жизни, и увидела бы я еще одну весну.
- Да замолчи же ты, старуха, закрой глаза, подремли, - заохал дед. Коли придут сыновья, посоветует он им, и все тут. А не придут, мне посоветует - это все едино. Не забывай свое слово, кум! И поведай, что делается при господаревом дворе. Слыхать, гнев там господень? Арап, сказывают, даже умаялся от такого избиения. Рубит головы боярские?
- А чьи же?
- Может, он отрубит голову и чаушу Дрэгичу, нашему гонителю?
- Чего же не отрубить? Пожалуйтесь государю - и готово.
- Неужто? Смотри-ка ты! Мир переменился. Слышь, бабка Маранда? Аль уснула?
- Сплю... Уснул бы тот Дрэгич вечным сном.
Копье снова кашлянул и плюнул в горячую золу, потом сказал:
- Слушайте, кумы. В господаревом дворце идет суд над боярами, продавшими государя Иона Водэ.
Бабка прошептала:
- Перевелось бы все их племя!..
- Рубит им Измаил-палач топором головы, даже притомился. И рука у него ослабла. Так что вышло повеление от нового дворецкого Митри Лэкустэ: прибавить Арапу еще добрый кусок мяса на день.
- И рубит он боярам головы всем подряд? Ну и диво!
- Рубит, как суд постановил, батяня Тимофте.
- Виданное ли дело! Так и знайте - все от того, что показалось хвостатая звезда.
Бабка снова пропищала:
- Звезда с хвостом, а государь с мечом. Лишь бы не порубили сынов наших.
- Бабка, - возмутился дед, - замолчи лучше, а не то рот заткну.
- Очень я тебя испугалась! Так не забудь, кум Некулай, своего слова.
И тогда в великой тайне поведал Копье, зачем он приехал к ним.
Расставшись со стариками и пообещав воротиться ночью, он сел на коня и отправился в Горуны искать сватов и кумовьев, людей достойных и надежных для того дела, которое он замыслил.
38. ТАМ, В УСАДЬБЕ ЗАБРОШЕННОЙ...
Там, в усадьбе заброшенной
Под пеплом в девять слоев,
Под прахом пожарищ,
Ветрами развеянных,
Ты ищи следы
Стародавней беды,
До самого сердца земли дойди,
Бесценный камень найди там внизу
Застывшую слезу
В давнюю пору пролитую...
Несколько дней спустя, девятнадцатого декабря, незадолго до рассвета, поблизости от того места, где побывал Копье, на пути к Томештской общине послышалось какое-то гудение - похоже было, что роятся пчелы. Но стояла глубокая осень, колоды были попрятаны в омшанники, а пчелы пробуждаются и свадьбы справляют лишь в лучах вешнего солнца. То было гуденье человеческих голосов: по уединенным тропинкам среди лесов и холмов торопливо пробиралось большое скопище ратников, войско того негодяя, который носил имя пыркэлаб Иримия и приобрел позорную известность в княжение Иона Водэ.
Во главе турецких конников и сборного молдавского войска двигался сам Иримия, а проводниками ему служили местные жители; с ним также отряд бояр и боярских детей. Известно, что молдавские бояре и боярские дети большие охотники до потасовок и схваток. Любят они погарцевать на коне, похваляясь дорогим убранством. Они заранее радовались, что нежданно-негаданно захватят господарев двор и стольный город и разобьют двенадцать сотен ратников гетмана Подковы, пусть он хоть двенадцать раз Подкова и гетман!
Да будь у него хоть двадцать сотен, хоть тридцать - все одно! Да и какие там сотни! Где Подкове их взять, коли его разбойники разъехались по волостям грабить? Не успеют воины Подковы глаза продрать, как бояре и наврапы, подобравшись втихомолку, кинутся и захватят господарский двор и Карвасару, окружат монастыри и крепко запрут выходы оттуда. Глядишь, до полдня еще далеко, а власть уж перешла в руки боярства, и уже мчатся гонцы к Петру Хромому и зовут его - пусть немедля жалует господарем в стольный город, захватив с собою турецкие отряды, кои он получил от беев дунайских крепостей.
Гомон и гул, подобный пчелиному жужжанию, усиливались с каждым часом: среди ратников пыркэлаба шли недоуменные разговоры по поводу замеченных в небе перемен, предвещавших поражение и бегство неприятеля. Вот уже третью ночь все бледнее становился огненный меч кометы, словно он задернулся прозрачным золотым покрывалом. Уже занималась заря, и при свете ее было видно, как летят к тому золотому покрывалу стаи диких уток с озера Кристешты, что лежит у самого впадения реки Жижии в Прут.
Отдохнув на привале, пыркэлаб сел на коня, намереваясь подняться с наврапами и боярами на гору Пэун. Ионицэ Зберю младшего и Костэкела Турку он отослал к пешему войску с приказом осторожно двигаться низиной к пруду монастыря Фрумоаса, находившегося около самого господарского дворца.
Пусть нагрянет туда чернь, вооруженная вилами, топорами, косами и палицами. А как двинется этот сброд, пусть гонцы возвращаются и следуют за его милостью Иримией.
Пыркэлаб носил кушму с султаном из белых перьев, свисавших надо лбом. Он был еще в полной силе и хорошо держался в седле, хоть ему шел пятьдесят третий год. Чуб и борода были у него еще черные как смоль, глаза сверкали.
Справа и слева от Иримии ехали кравчий Могилэ и казначей Журжа, тучные бояре, неуклюжие, как мешки, набитые зерном. Поднимаясь в гору верхом, они дышали так же часто и тяжело, как их кони.
- Не лезли бы с одышкой своей на войну! - пробормотал сквозь зубы пыркэлаб и, ударив коня, поскакал вперед. Крестьяне-проводники, только что нанятые в Томештах, поспешили за "его светлостью", погнав своих низкорослых, но крепких коней. Придержав на миг скакуна, боярин Иримия спросил:
- А где тут сыны старика?
- Вот мы, твоя светлость, Кэлин и Флоря, воротившиеся из лесу к своим старикам.
- И хорошо вы знаете тропы?
- Не хуже диких коз, - ухмыльнулся Флоря.
- Добро. Боярам дан приказ выйти к Томороагэ, как называет то место лесник Брудя. Ведите и меня сначала туда. А ты кто такой? - спросил он человека в громадной мохнатой бараньей шапке, со свинцовым кистенем, высевшим у него на запястье правой руки. Сей взъерошенный муж скакал на пегой коняшке, которая нетерпеливо грызла удила.
- А вы кто такие? - прибавил пыркэлаб, обратясь к отряду верхоконных крестьян.