— Дядька Федор? — переспросил круглоголовый. — А что ему сделается?
— Не знаешь, он верующий?
— Кто его… Как выпьет — поминает бога, но все больше не по-церковному! — Круглоголовый захохотал, и уши его поползли кверху.
— Родственников у него здесь нет? Я его встречал вроде…
— Федора?! — удивился круглоголовый. — Он дальше кузни в жизни своей шагу не шагнул! И бабку Марусю сосватал, наверно, потому что соседка! И кузню в двух шагах соорудил. От крыльца — к наковальне, от наковальни — к крыльцу…
— То днем, — возразил Сергей, — а к вечеру?
— К вечеру дядька Федор совсем не ходок! Кому топор оттянет, кому ведро залудит, а плата одна у всех, без прейскуранта… К вечеру дядька Федор самое про бога и начинает говорить! Пока бабка Маруся в избу не втянет! — Круглоголовый опять засмеялся. Потом из вежливости спросил про Лешку… Сергей сказал, что у Лешки все на мази… А девка где?.. Почему лохматая?.. Волосы у нее — будь здоров. Сейчас в Южном, с матерью…
Распрощались. А когда уже разошлись на порядочное расстояние, Сергей окликнул:
— Послушай! Ты не знаешь точно, когда Никодима смотреть?
— А ты что — веришь?.. — отозвался круглоголовый. — Я узнавал про огни — это болотный газ выделяется.
— Газ — это одно, — возразил Сергей. — А я нынче самого Никодима видел! — «С монтировкой…» — хотел добавить Сергей.
— Брательнику моему сбреши, — посоветовал круглоголовый, — он еще поверит!
— Честно тебе говорю! — крикнул Сергей. — Только не седой он был, а черный вроде! Может, рыжий!
— Значит, перекрасился! — уже издалека заключил тот.
Сергей остался один и смотрел, как уплывает в солнечных бликах неунывающий круглоголовый нумизмат. Веслом он работал красиво, без лишних движений, загребал коротко, с нажимом, и чуток разворачивал весло за кормой, чтобы лодка не рыскала на воде из стороны в сторону.
Солнечное пятно у входа погасло, и стало неуютно в беседке. Алена вышла под яблони, где еще согревало мягкое солнце, уселась на траву и, закрыв глаза, подставила ему лицо. Сквозь веки пробивалось оранжевое сияние… Это едва ли не самое давнее жизненное ощущение — откуда-то из раннего детства, когда еще не думалось ни о чем, и вместе с оранжевым сиянием приходила сладкая дрема. Как в мягкий пух, погружалось в нее расслабленное тело, и подхватывали его бережные, медленные волны сна…
Мать Алены обрадовалась, разыскав дочь.
— Где ты была?
— В беседке.
— А когда приходила Галина?
— Я тебя видела… — сказала Алена.
Мать остановилась напротив, подумала и не стала ничего уточнять.
— Сережа где?
Алена подняла на нее глаза, щурясь от солнца.
— Дома он не был?
Анастасия Владимировна переместилась на шаг, чтобы тень ее упала на лицо дочери, недоуменно приподняла плечи.
— Вы что, поссорились?
Алена отвела глаза в сторону.
— Я, мам, сейчас в Никодимовку поеду…
— Ты что?.. — всполошилась Анастасия Владимировна. — Едва-едва Валентину успокоила. Не надо ее трогать сейчас, пусть сама как знает. Подожди малость. Тут, кажется, дотемна не выбраться…
— Ладно… — сказала Алена. Договорить она не успела — от калитки послышались голоса Галины и тетки Валентины Макаровны.
― Должно, в саду, — сказала Лешкина мать. Анастасия Владимировна метнулась по лужайке с явным намерением исчезнуть.
— Чего ты, мам? — сердито спросила Алена. — Будешь перед каждой… как маленькая!
Что-то виновато пробормотав, Анастасия Владимировна выпрямилась, подняла голову и королевой прошествовала мимо Галины к дому. Та, правда, не среагировала на это: увидела Алену и заторопилась к ней.
— Где ты была?!
— Тут, — сказала Алена.
— Мы заходили…
Опять щурясь на солнце, так что в ресницах засверкала радуга, Алена кивнула в ответ.
— Я слышала. Не захотелось отзываться.
Галину передернуло. Гримаса неприязни перекосила губы.
— Чего ты так?
— Да ничего, — сказала Алена. — Просто. Чего ты хочешь?
— Поговорить…
— Вам же надо Сережку, не меня… — Алена устало вздохнула.
— Сергей уважает тебя, и ты можешь помочь. Где он?
— Не знаю, — сказала Алена. Галина внимательно присмотрелась к ней, поверила и оглянулась по сторонам, ища, где бы устроиться. Алена показала ей на траву рядом: — Садись!
Та снова оглянулась по сторонам и, поджав ноги, опустилась на траву спиной к беседке. Сарафан поднялся при этом, высоко обнажив ноги, и стало видно, что кожа у нее до самых бедер одинаково ровного, коричневого цвета.