― Знала…
― Ну так вот… — Сергей отвернулся.
В голубом небе над садом плыл коршун. Плыл безнадежно медленно, высоко и одиноко. Солнце казалось ниже его. Надо было что-то предпринимать. Но Алена стояла и смотрела на Сергея, никуда не спешила. Волосы ее упали из-за спины, свесились на лицо, и она смотрела, как из укрытия.
― Что теперь будет? А, Сережка?.. Может, рассказать ему все, что мы знаем?..
― Подожди, Алена… Я не люблю, когда мне врут!
― А зачем нам правда?.. — тревожно спросила Алена.
― Затем… — сказал Сергей. И обозлился: — Затем, чтобы Лешка не взял на себя больше, чем ему полагается! Ведь он может все на себя взять.
Отбросив через плечо яблоневую ветку, Алена села на траву и, обхватив колени руками, ненадолго уткнулась в них подбородком.
А Сергей остался стоять. Машинально оторвал листок над головой, попробовал жевать, как Алена. Листок оказался безвкусным.
― Из-за Галины? — спросила она.
― Не мое дело, конечно… Но Галина его — Мишаня правильно сказал — шлюха! И тетя Настя твоя сразу заметила…
Алена подняла голову, испытующе посмотрела на него снизу вверх.
― Это, Сережка, их дело.
― Их… — согласился Сергей. — Но когда на глазах у всех она обводит его: «Леша, Лешенька…» Врет, сволочь!
― Я вижу это. Не ругайся, — сказала Алена.
Сергей помолчал.
― Ничего ты не видишь…
― Вижу… — повторила она.
― Откуда?
― А хоть по себе… — сказала Алена. — Так не носятся с разными ахами, когда что-то по-настоящему.
― А ты знаешь, как это бывает по-настоящему?..
Алена сорвала горсть нежно-зеленой травы из-под ног, высыпала на коленку. Ответила коротко:
― Знаю.
― Я бы рассказал тебе, о чем беседовал с Николаем… Рассказать?
― Как хочешь… — ответила Алена. — Я это давно вижу: и Николая, и ее.
Сергею стало почему-то неуютно. Последнее время один на один с Аленой он чувствовал себя все хуже.
― Пойдем, Алена… Или я пойду.
Алена не ответила.
― Утром ты сказал: я переменилась… Помнишь? Так вот правда, Сережка, я совсем-совсем переменилась. И никто не замечает. Аж обидно! Потому что я, которую все знают, и взаправдашняя — совсем разные. А мне приходится жить не как я сама… Понимаешь? А как другая, к которой все привыкли.
― Кажется это тебе, Алена.
― Нет, не кажется, — возразила она. — Все когда-нибудь меняются. Должны меняться!
Сергей поежился.
― Зачем?
― И ты должен! — сказала Алена. — Есть у всех детство… А потом… Это только говорят, что все незаметно, постепенно. Это бывает сразу: случается что-то — и ты взрослый. Как, например, со мной. Я, Сережка, давно не ребенок… Совсем. Прикидывалась только…
― Все мы не дети, — сказал Сергей. — Все прикидываемся.
― Нет… — сказала Алена. Обеими руками вдруг перепутала волосы. — Я сама себя не узнаю, какая я стала тряпка!.. — И, вздохнув, опять обхватила колени.
Откуда-то сверху, со стороны больницы, неожиданно громко донеслась песня: «Во поле березонька сто-я-а-ла!..» Потом сразу, без перехода грохнул джаз…
Алена молчала. Последние отзвуки металлического боя растворились вдалеке, и опять стало тихо.
Пока Сергей что-то делал, пока двигался, ему удавалось не думать ни о чем трудном для себя, главном. Может, еще и поэтому он в ночь-полночь хватал «Наяду», куда-то бежал… Ему не надо было выходить в сад с Аленой. И молчать в оживающей изнутри тишине… Ведь за год, что прошел с той ночи, когда он оставался на берегу, он так и не смог избавиться от нахлынувшего на него тогда одиночества. Если бы Алена знала, чего это стоило ему, — она пощадила бы его на пустынном Никодимовском проселке. И может быть, теперь он не чувствовал бы себя таким беспредельно слабым…
― Алена… Зачем ты сегодня сделала это?
― Что?.. — спросила она после паузы.
― Там… — сказал Сергей. — Когда мы шли, на проселке…
Она вскинула голову, и опять, как утром в летнике, воспаленные глаза ее стали мокрыми. Потом высохли.
― Тяжело мне, Сережка… — Немного погодя добавила с какой-то безысходностью в голосе: — Не могу я ни о чем говорить!
Сергею стало неловко за себя.
― Не говори, если не хочешь… — Он помедлил. — И знаешь: уезжай с матерью! Сегодня, автобусом. Лучше я здесь один…
Алена оттолкнулась от земли, встала.
― Никогда я тебе ничего не скажу, Сережка. И никому! Буду как…
Алена не договорила, потому что не знала, как кто она будет.
― Брось, Алена… К чему ты все это?..
Она обеими руками с нажимом пригладила волосы на висках, как бы сняв тем самым выражение потерянности с лица.