— А, приятель! — вдруг слышу я.
Оглядываюсь. Парень в серой кепке обрадованно тянет мне руку. Я вспоминаю: это тот самый паренек, с которым мы год назад высадили из автобуса ушастика.
— Здорово!
— Здорово!
— Ты разве здесь работаешь, в нашем районе?
— Да.
— Смотри-ка! — удивляюсь я. — Как жизнь? В дружину не вступил?
— Вступил. — И он показывает на восьмиугольный значок дружинника.
— И я! Живешь где?
— На Бутырском.
— А я недалеко от Савеловского.
— Соседи!
Едем, рассказывая друг другу о заводских делах, о расценках и разрядах, о клубе и дружине. Не один раз я намереваюсь спросить его о Лиле, но сдерживаю себя: откуда ему знать — ездит, как и я, только и всего.
Проезжаем центр. Парень торопится пролезть вперед.
— Куда же ты? — спрашиваю.
— Жена должна тут меня ждать, — смущается он.
— Женат?
— Женился.
— Да, дела! Бывает же...
— Бывает...
Он поспешно выскакивает. И тотчас, как только выходит последний пассажир, в дверях появляется Лиля. Я сразу узнаю ее. Она в том же так знакомом мне малиновом берете на пышных с рыжинкой волосах. За ней входит паренек в серой кепке. В руках он держит сверток. «Ребенок», — догадываюсь я. Не сразу приходит в голову догадка, что Лиля — жена паренька. Но я понимаю это раньше, чем она садится и берет ребенка.
Где-то в недосягаемой дали улыбается, расплываясь и теряя очертания, лицо паренька. Он что-то говорит. Я понимаю лишь часть его слов:
— Помнишь ушастика? Как говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло... Тогда мы и познакомились.
Я молчу. Я гляжу на Лилю.
Не знаю, как чувствует себя человек, у которого болят зубы. Сейчас я чувствую себя так, как будто зубы у меня заболели все разом.
Я смотрю на парня. Думаю тяжело: «Женился, будто взятку с нее взял». Я гляжу на подбородок парня с тупой ненавистью. Если ударю, парень упадет. Он может упасть на Лилю, на ребенка. «Кто же виноват? Я или он?»
Я вижу, как Лиля улыбается ему. Застенчиво и преданно. Она любит его.
Я встаю.
— Пока!
— Но ведь далеко до Савеловского!
— Мне надо здесь. Счастливо!
Я гляжу на Лилю. Мне кажется, что она узнает меня.
За моей спиной с треском захлопывается дверь, разделив нас. У меня такое ощущение, будто автобус стоит на месте, а тротуар вместе со мной плывет в обратную сторону.
IX
Выслушав мой бессвязный рассказ, Костя говорит:
— Бывает. Пройдет. У меня проходило.
— Но у тебя было не так...
— У каждого бывает по-своему. Проходит.
— И с певичкой у тебя пройдет?
— Не зови ее певичкой, — морщится Костя. — Она актриса. С ней серьезно.
— Ну и у меня серьезно.
Костя присвистывает.
— Ты же пацан, Витька. Пройдет, вот увидишь. И придет. Придет еще настоящее. Я верю в тебя. Ты без любви не будешь.
Потом он делается озабоченным:
— Ну и скрытный же ты, черт! Столько времени темнил. Я бы тебя с ней сто раз познакомил. И на коньках бы катались вместе.
— Может быть, катались бы, — соглашаюсь я.
Но представить, что я рассказываю Косте обо всем этом до сегодняшней встречи в автобусе, я не могу. Не мог я ему раньше рассказать!
— Может, сходим вместе поужинаем?
— Нет, Костя...
— Тогда в Сокольники, на искусственный лед?
— Нет.
— А в цирк? Ты давно там не был?
— Давно.
— Пойдем?
— Пойдем...
...Непросохший двор. Резкий запах грязных опилок, В дверях кто-то стоит спиной к нам. Оборачивается. Старик, тот, что скребет да подметает тут.
— А, Витя! Давненько тебя не было. Этот с тобой?
— Со мной.
— Проходите.
Пахнет навозом и конским потом. Где-то рычат тигры, скулит собака. Лошадей в стойлах нет. Старик понимает мой молчаливый вопрос.
— Там!
До нас долетают глухие аплодисменты. Мы проходим и останавливаемся у тяжелых портьер. Отсюда все видно. Маленькая наездница, вся в белом, в аккуратных, будто точеных сапожках стоит на широком крупе бегущего по кругу белого коня. Я знаю, его кличка Гром. Вот она падает, перевертывается — и снова на ногах. Цирк аплодирует. Рядом со мной раздаются громовые хлопки Кости.
Я вспоминаю: фамилия наездницы странно не сочетается с ее именем — Редькина Изольда.
— Ужас! — шепчет Костя. — От страха умрешь: вот-вот свалится под копыта.
— Не свалится. Я ее знаю.
Резко щелкает кнут, будто кто стреляет. Гремит оркестр. Белая лошадь, выгнув шею, бегает по кругу. Бабочкой порхает над ней, кажется, невесомое белое существо.
Конь, раздувая ноздри, бежит к нам. Я беру его за поводья, увожу. Он тянется ко мне, но у меня нет сахара. Я обнимаю его громадную голову, нисколько не думая о том, что мой костюм цвета какао завтра придется сдавать в чистку.