– Да, тебе стоит оставить нас, – мой взгляд был достаточно предупреждающими.
Я повернулся лицом к единственному человеку здесь, который остановился посередине комнаты, чтобы посмотреть на прозрачный потолок по причине, которую я не мог себе представить. Может быть, она созерцала звёзды? У неё была легкая улыбка, и, казалось, она не обращала внимания на взгляды окружающих её людей с их смертной скукой.
– Ты на что–то смотришь? – спросил я.
Глаза Авроры снова встретились с моими, и она стерла улыбку.
– Всего лишь на небо. Мы можем видеть звёзды сквозь потолок, и он имеет странную форму, похожую на...
Это действительно было потрясающее зрелище.
Она глубоко вздохнула.
– Как хохлатый олень.
– Хохлатый олень?
Что, чёрт возьми, это было за животное?
– Это олень, у которого зубы, как у вампира, – продолжила она, как будто ответ был настолько очевиден. – Моя младшая сестра Луна однажды пыталась быть укушенной одним из них, потому что я говорила ей, что это, возможно, сделает её бессмертной – ну, знаешь, типа превратит её в вампира, – но это не сработало. Я, напротив, попыталась подружиться с ним, но больше преуспела с гусями.
Я моргнул. Я понятия не имел, что ответить, и мог ли вообще кто–нибудь способен сформулировать хоть какое–то подобие ответа на что–то подобное. Столкнувшись с моей тишиной, она открыла глаза и хлопнула в ладоши.
– В любом случае, небо отвратительное. Пойдем?
– Да, – я показал ей дорогу, задаваясь вопросом, где она могла видеть это животное из страны чудес. – Кстати, я сожалею обо всем этом беспорядке.
Она осторожно ступила на лестницу.
– Не стоит. Я всегда знала, что у тебя есть какая–то тайна, скрывающая, кто ты на самом деле. Маскировка.
Я оставался невозмутимым.
– Я шучу, – она подняла бровь. – Но в любом случае, грубиян, который перешел нам дорогу, вот почему я ненавижу... – она прикусила губу, прежде чем продолжить. – Я ненавижу мужчин, которые носят галстуки–бабочки.
Я был очень рад, что надел простой галстук.
Мы спустились по лестнице, посередине висел рекламный щит с изображением открытия художественной выставки сегодня вечером и помещения, в котором она будет проходить, – галереи "Аполлон".
– О, я даже не знаю, какие художники сегодня представлены. Давай посмотрим, – она читала рекламу, а я оставался позади неё.
– Зекриев Морринкски, – с трудом выговорила она. – Бернард Дюпон– Бриллак. Тот парень, что был раньше. И эксклюзив этой ночи...
Её лицо замкнулось, энтузиазм исчез, когда она медленно произнесла последнее имя, как будто это было воплощение чумы.
– Спектр.
Она на мгновение застыла на месте и сжала кулаки. В мгновение ока она повернулась ко мне лицом с натянутой улыбкой, показывающей острые, как бритва, зубы.
– Что ж, это звучит невероятно многообещающе! Отлично. Я в востооооорге.
Она, не теряя времени, бросилась внутрь галереи "Аполлон", чтобы прогуляться мимо её украшенных орнаментом стен и шедевров, висящих на потолке. Следуя за ней, я знал, что сегодня вечером мне придется бороться с двумя вещами.
Во–первых, пытаться отвести от неё взгляд.
Во–вторых, скрыть то, кем я был на самом деле.
Глава 5
Бокалы с шампанским были поданы с тостами на золотых подносах, чтобы подчеркнуть великолепие мероприятия. Статуи были расставлены в духе ренессанса. Толпа собралась перед стеной Спектра, вероятно, сплетничая о его современном гении.
У меня не было никакого желания углубляться дальше ни в толпу, ни к стене этого придурка, поэтому я оставалась у стены Овна, переглядываюсь с Аяксом с другого конца комнаты. Его пристальный взгляд бесстыдно блуждал по мне, заставляя моё сердце подпрыгивать к горлу. Он обжигал меня с другого конца комнаты, его внимание было сосредоточено исключительно на мне, он рассматривал меня, как произведение искусства. Он привлек к себе внимание нескольких близких ему людей, в основном женщин, от которых он отшатнулся, бросив на них всего один взгляд. Усмешка не должна была тронуть мои губы, но это произошло.
И поэтому я притворилась, что занята любованием произведениями искусства и, самое главное, съедением всего, что было на шведском столе. Я взяла три тоста подряд, что, похоже, вызвало недовольство официанта, судя по тому, как его губы дернулись вниз, как будто было невежливо есть бесплатную еду. Чёрт возьми, это было бесплатно. И это была еда.
– Эти тосты божественны, – я попыталась завязать разговор об авокадо, креветках и других изысканных блюдах внутри этого умопомрачительного тоста. – Не волнуйся, я не подойду с ним к картинам, – за исключением стены Спектра, но это было бы пустой тратой хорошей еды.
Губы официанта вытянулись в тонкую, напряженную линию, и я готова был поклясться, что он был готов закричать: “Охрана, уведите эту самозванку!”
Это был мой ключ к тому, чтобы больше не монополизировать шведский стол. Я чувствовала себя оленем среди гиен, или, что более вероятно, гиеной среди оленей.
Я встала перед ближайшей картиной и снова спрятала язык за зубами. Сосредоточившись на картине, а не на своем предательском сердце, я положила руку на талию и стала рассматривать белое полотно с парой черных пятен и синей линией посередине. Я скептически склонила голову набок. Описание рядом было безумно длинным, и, честно говоря, и я могла бы такое нарисовать. Особенно за ту цену, по которой она продавалась. Я могла бы сделать десять таких за один день.
– Что ты видишь? – голос Аякса прошелся по моей спине, когда он подошел ко мне, его лица не было заметно.
– Честно?
Что я должна прекратить писать и зарабатывать деньги, разбрызгивая краску, альтернативная терапия, вместо того, чтобы вкладывать деньги в мяч для битья. Я приподняла бровь, обдумывая свой внутренний монолог.
– Я вижу лопату с брызгами грязи. Если только художник не наступил на свой холст и не подмел его своей метлой. В таком случае, название картины должно звучать как “Сметающий пыл”, а не как "речь о вселенной и степени человеческих эмоций".
– У тебя богатое воображение, – просто ответил Аякс, и смех сорвался с моих губ при мысли, что он тоже ничего в этом не увидел.
– Им следовало бы нанять меня, чтобы я написала такое...
– Простите, – мужчина в ярком клетчатом пиджаке повернулся к нам с хищной улыбкой человека, который хочет продать вам всё и вся. Это был Бернард Дюпон–Бриллак – тот грубый художник, которого отшвырнуло, как шальную пулю, после того как он намеренно врезался в спину Аякса, и человек, которого я, к сожалению, знала. Короче говоря, он был преподавателем одной из самых престижных художественных школ Парижа – Les Beaux Arts. Раньше я позировала там в качестве модели, чтобы подзаработать, и он был тем самым мудаком, который меня уволил. Надеюсь, он, похоже, меня не помнил. Но значило ли это, что он услышал?