– Мне нужно увидеть мир через тебя, – сказал я. – Моё искусство приходит в упадок. Если присмотреться, половина полотен испорчена. Я месяцами не мог нарисовать ничего приличного, а ты – полная противоположность прозрачности и скуке. Вот почему ты здесь – чтобы стимулировать мой творческий интеллект.
– Творческий интеллект? Вот как ты определяешь вдохновение? Это не то, что ты можешь контролировать, и не набор навыков. Это исходит от твоего холодного делового сердца, Аякс, – это был первый раз, когда она назвала меня по имени. – Итак, ты хочешь сказать, что я застряла с тjбой на месяц, где ты будешь делать мои наброски, пока твой “творческий интеллект” не решит сотрудничать?
– Да. Я приготовил для тебя комнату. В те дни, когда мы будем работать вместе, ты сможешь спать здесь, так что тебе не придется ездить туда–сюда. Мы не будем терять времени и сможем работать в лучших условиях. Мне не придется беспокоиться о том, где ты и что с тобой случилось.
– Ты беспокоишься? Искусство это не армейский спецназ, – она сделала жест руками, и я почувствовал приближение катастрофы. – Подожди минутку!
Она ударилась о холст рядом с собой, и, к счастью, я был достаточно быстр, чтобы спасти его от падения, но моей банке с краской повезло меньше, и она упала на пол, окрасив мою дорогущую обувь от Richelieu в темно–синий цвет. Мой холодный взгляд поразил её, и она попятилась назад.
– Я сделала это не нарочно, клянусь.
– Всё в порядке, – одна из моих туфель была синей. Клоунски–синей. Я выглядел как идиот, и улыбка, искривившая её губы, была живым доказательством этого. Тем не менее она продолжала пятиться назад, в двух шагах от столкновения с греческой статуей в натуральную величину позади неё. – Аврора, я бы посоветовал тебе быть осторожной, иначе ты столкнешься с Икаром.
– Ты говоришь метафорой? Я не пытаюсь дотянуться до солнца и...
Я не дал ей достаточно времени, чтобы вдавить мою незаконченную скульптуру в землю, когда я обхватил её рукой за талию и заставил прижаться спиной к моей груди, уворачиваясь от разрушительного торнадо, которым она была. Запах её волос, напоминающий цветы апельсина и кашемировое дерево, опьянил мои ноздри, моё сердце пропустило удар. В тот момент, когда она поняла, что находится в моих объятиях, она отстранилась, и мои пальцы покалывало от чего–то нового. Возможно, от ощущения осознанности. Это было похоже на то, что я почувствовал на крыше, когда она скользнула в мои объятия. Снова.
– Верно. Это была не метафора.
– Нет, не была.
Она повернулась ко мне, прядь её волос упала на глаза цвета жженой умбры и фтало–зеленого цвета. Её лицо было идеально симметричным, но в нём было что–то другое.
Я никогда раньше не замечал, что у неё были веснушки на щеках и на носике пуговкой. Должно быть, она прятала их под своим макияжем по какой–то причине, которую я не понимал. Люди заплатили бы миллионы евро за кусок холста, испещренный красками, – и ни одна из этих картин не сравнится с ней.
Я хотел узнать каждую её веснушку.
– В любом случае, – она потерла руки вдоль тела и пристально посмотрела на меня, вновь обретая враждебность. – Ты же не можешь ожидать, что я буду спать в твоем особняке. Мы живем в одном доме, это добром не кончится, Спектр. Я работаю по выходным. Я всё ещё ненавижу тебя. Я не буду печь тебе блинчики по утрам. Во–первых, потому что я даже не знаю, как это делается. Во–вторых, потому что я специально подожгу их, чтобы ты получил пищевое отравление. Вместо этого я использую всю твою горячую воду и опустошу твой холодильник. Потому что, когда я злюсь, я становлюсь этакой злодейской феей–крестной, какой я и являюсь.
– У меня большой резервуар для воды, – по тому, как её брови поползли вверх, я понял, что настала моя очередь выразить ту же неуклюжесть в своих словах, что и она. – И ты определенно более угрожающая, чем любая злодейская фея–крестная, о которой ты говоришь. Твоя комната будет на берегу моря, с отдельным балконом и ванной комнатой. У тебя могут быть свои выходные, если ты занята. Ты не будешь встречаться со мной вне нашего рабочего соглашения, пока не захочешь съесть мои блинчики, потому что я умею их готовить, и я не против поделиться, если ты будешь хорошо себя вести.
– Если бы я и согласилась, то только из–за денег и того факта, что немного роскоши не повредит, – невозмутимо ответила она. – Особенно за твой счет.
– Тогда очень хорошо.
Она сверкнула на меня глазами.
– Итак, давай покончим с этим. Когда мы начнем?
– Ты не в настроении, Аврора, – мои губы скривились в попытке выглядеть дружелюбнее, что, судя по её нахмуренному виду, делало меня ещё более пугающим. – Это я выбираю, когда мы начнем.
Она выхватила контракт из сумочки, поспешно взяла ручку и торопливо подписала его.
– О, Спектр, – она сопроводила враждебную, фальшивую улыбку, приклеенную к её губам, хлопком листком бумаги по моей груди. – Ты не готов для меня. Я заставлю тебя пожалеть о том, что ты хочешь видеть меня своей музой и о том, что вообще нарисовал меня. Ты выбрал не ту женщину.
Когда она выходила из моей студии, я знал, что она не могла ошибаться сильнее.
Я бы никогда не пожалел, что нарисовал её.
И что более важно, она была правильной женщиной.
– И ещё, Аврора, – крикнул я ей в ответ. – Я нарушаю правила. Мне не следовало бы сообщать тебе эту информацию о том счастливом проекте, для которого ты мне нужна, но я не лжец. Меня выбрали для сотрудничества с Ever After в честь их столетнего юбилея.
ГЛАВА 9
– Я не имею права говорить больше, но всЁ, что я могу гарантировать, это то, что Спектр – манипулятивный, холодный, эгоцентричный придурок, каким я всегда его считала, – твердо сказала я, закрывая свой багаж и падая на кровать с глубоким вздохом.
Меня выбрали для сотрудничества с Ever After по случаю их столетнего юбилея.
Слова Призрака отпечатались в моём мозгу, воспоминание о том, что произошло дальше, было таким ярким. То, как я жаждала вырвать контракт из его рук, разорвать его и Спектра на куски, но я не сделала ничего из этого. Я хитро ухмыльнулась ему, придумывая новый план на предельной скорости, потому что было слишком поздно сожалеть о том, что той ночью я рассказала Аяксу о том, что я работаю в Ever After. Моё эго получило ещё один удар. Это была истинная причина, по которой я была ему нужна: не потому, что я был материалом для сказки или музой, а потому, что я там работала. Но мои чувства не имели значения; они пройдут и умрут, точно так же, как и те, что были раньше.