Девушка что-то залепетала в ответ: да что может сказать такая девчушка, пусть даже самая красивая. Что она может ответить в такую минуту великому герцогу? Ну, она бормотала, бормотала что-то, наконец все-таки призналась, что она, пожалуй, не против, но только, ей не хотелось бы расстаться со своими. Да и отец неизвестно еще что скажет.
Герцог только этого и дожидался! Помчался он вниз по лестнице и потащил за собой девушку прямо к отцу вайде. Ну, значит, сказал герцог вайде все, как полагается.
— Больше ни о чем не будет у вас заботы, господин вайда, навеки останетесь моими гостями и вы, и ваша семья, и весь ваш народ, — так закончил герцог свою речь.
Вайда тут же собрал всех ромов: так и так, мол, герцог хочет взять в жёны мою дочку. Тогда они — ромы, значит, — могут, остаться гостями вельможи до самой смерти.
Старикам это пришлось по вкусу, как-никак дочь вайды будет герцогиней, а если к тому же и им перепадет что-нибудь, так чего же раздумывать.
Но парни заупрямились: ведь кое-кто из них давно уже ласково поглядывал на Мирикло.
А все же сделали так, как порешили старики, ибо вайда ни с кем, кроме стариков, не пожелал советоваться. Сразу же назначили день свадьбы.
И все бы ничего, да парни не могли никак смириться с этим. Ох, и разгорячились они! Недаром в их жилах текла цыганская кровь! Решили они отбить охоту у герцога жениться на цыганке. Поговорили, обсудили все между собой, затем один из них, тот, у кого больше всех чесались руки, подошел к герцогу:
— Женимся, стало быть, господин герцог, женимся?
— Да, браток, видно, время пришло жениться и мне.
— Время пришло, говорите? А можно ли полюбопытствовать, кто эта счастливица?
— Кто? Известно же, дочь вайды, Мирикло.
— Да ну! Вы никак вздумали со мной шутить, господин герцог?
— То, что я говорю, не шутка, это сущая правда.
— Какая правда?
— Сущая правда, говорю тебе.
— А я слыхал, будто вы намерены жениться на своей собственной сиятельной мамаше.
— От кого, парень, ты слыхал это?
— От кого? От самой же вашей сиятельной мамаши в конюшне, на соломе нынче ночью.
— Послушай, парень! Не будь ты моим гостем, я бы тут же на месте искромсал тебя.
— Не будь вы хозяином, а я — гостем, я бы давно сделал вас посмешищем.
— Посмешищем?
— Именно.
— Вижу, у тебя в руках добрая палка из кизила. Покажи-ка, на что она годится.
— А вот на что.
С этими словами молодой цыган взмахнул палкой. Уж с чем, с чем, а с палкой обращаться он умел, как все цыгане. Случалось даже, что он укладывал ею до сорока гаджо. И теперь цыган замахнулся так, что ударь он по железу — искры брызнули бы. Да только сам герцог тоже был не промах, драться и он умел. Этому искусству он набился у батраков. Вечерами герцог переодетый уходил из замка на окраину села, к мужикам, он с ними в дружбе был. Так вот, когда цыган на него замахнулся кизиловой палкой, герцог отскочил в сторону, и палка ударилась оземь. Тогда он наступил ногою на конец палки, нагнулся, схватил и давай выкручивать палку из рук цыгана. Не думайте, что это было легко. Чаво держался кремнем! Но видя, что и противник не плох, что силы равны, он прибегнул к уловке. Что он сделал, спросите вы? Взялся за палку возле самых рук герцога. Тот тоже не зевает. Хватает палку за другой конец. Теперь у герцога оба конца. Чаво тоже ухватился обеими руками за два конца. Борются, борются они, а толку все нет. Видать, силы равны.
Так бы и не кончилась борьба, если бы герцог вдруг не заметил, что он на добрых полголовы выше парня, а раз так, значит, и руки у него длиннее. Недолго думая стал он поднимать палку кверху, вот так, двумя руками, и когда она была уже выше его головы и руки парня напряглись, герцог дернул палку. Парень сорвался. Но он не растерялся, в руке его тотчас же блеснул леградский нож, чури. Борьба шла не на жизнь, а на смерть! Герцог внезапно ударил палкой парня по руке, на руке цыгана показалась кровь, он выронил чури.
— Ну, парень, послушай меня, оставь ты свой нож там, где он лежит. Ни к чему нам кровопролитие. Ты же знаешь, если ранишь меня или убьешь, тебя разорвут мои слуги, а прекрасная Мирикло все равно не будет твоей, даже если бы я того захотел. Будь лучше моим кумом, а чтоб заглушить печаль, ступай, выбери себе в моей конюшне пару лучших коней. Они помогут тебе забыть горе.