Сложил он шалаш и пошел было к своему стаду, но пресвятая Марья окликнула его:
— Марко, вернись!
Мальчик вернулся, а святая Марья спрашивает его, чего он желает в награду за свое доброе дело. Спрашивает она ласково:
— Сын мой, Марко, Марко Кралевич, чего тебе надобно больше всего?
— Моя драгоценная святая мать, — отвечает ей ракло, — я хотел бы быть сильным, сильнее всех на свете.
Тогда дала святая Марья парнишке платок, чтобы тот вытирал платком лоб: сколько раз утрет, во столько раз прибудет его сила. И еще дала она ему нож.
— На что хочешь обращай свою великую силу. Твоя воля. Но помни одно: есть дело, на которое не хватит силы даже у моего небесного свекра. На это дело и я не могу дать тебе силы.
Не понял Марко слов святой Марьи, а ведь то были мудрые слова. Да и как ему понять? В детстве я слыхал эту сказку, и мне тогда тоже невдомек было, о чем шла речь. Потом стал я мужчиной, познал женщину, женился. Двух жен моих, бедняжек, лихорадка после родов унесла, но от третьей было у меня семнадцать душ детей. И хоронили мы, и крестили, и справляли свадьбы, и вот пожалуйте: один из моих правнуков теперь мне из Шведии пишет, другой тут, со мной на одном дворе живет. Такая большая родня — не сочтешь. С тех пор ни разу не вспоминал я сказку и только теперь — что поделаешь, таковы уж старики! — когда заговорил о далеких временах, вспомнил и ее. Ну, так слушайте же.
Я остановился на том, что Марко хоть и не понял ничего из речи святой Марьи, однако ножик и платок спрятал в карман, сердечно поблагодарил святую Марью и пошел к своему стаду. Тут дожидался его сын судьи.
— Эй, ты, черномазый! (Потому что Марко, чего греха таить, был черен, а вернее, кожа его была смуглая, как у всех нас.) Где тебя носило?
Больше ничего не сказал сын судьи, ну, может, обозвал еще мать Марко как-нибудь. А Марко вытащил из кармана платок и стал водить им по лбу.
— Ишь ты, у этого черномазого щенка уже и платок есть. Давай сюда платок, не то я твою прокопченную башку рассеку надвое!
Но мальчик и не собирался отдавать платок сыну судьи. Он спокойно водил и водил им по лбу.
— Ну, так ты отдашь платок или нет?! Может, мне на колени перед тобой упасть и умолять тебя! Ах, ваше превосходительство, у меня к вам просьба, отдайте мне, пожалуйста, этот хорошенький кисейный платочек. Получай же, вонючка!
С этими словами он ударил бедного Марко. Я сказал «бедного Марко»? Нет, Марко уже не был бедным! И если б знал об этом судейский сын, ни за что не стал бы его задевать. Марко тоже ударил его, ударил только один раз, но так, что сыну судьи тут же пришел конец. Упал он на землю и лежит. И при этом вид у него был такой, будто он говорил: «На сегодня хватит: „Завтра тоже будет день“». Но только для него этот завтрашний день будет днем страшного суда и проснется он от звуков фанфар.
А Марко пошел домой, к матери, пошел уверенной поступью, как человек, сделавший важное дело.
— Что, мой красавчик? Что ты так рано пришел? Не случилось ли чего? Не заболел ли ты? Я живо постелю тебе, моя звездочка!
— Не болит у меня, родная, ничего. Я убил сына судьи.
Как услышала это цыганка, принялась плакать и причитать:
— О, горе мне, горе, дитя мое, родной мой сын! Что теперь будет с нами?
А Марко утешает ее:
— Не бойся, родная, ничего не бойся. Видишь, я ничего не боюсь. Я буду таким сильным, что справлюсь с целой деревней. Ты погляди на этот платок. Если я буду тереть им лоб, ко мне придет сила.
Услыхала мать такие слова и, подумав немного, говорит:
— Ну, что ж, сын мой, это хорошо. Раз ты такой силач, тебе бояться нечего. Выполни одну мою просьбу, а потом делай со своей силой, что хочешь. У меня большая беда, до сих пор я молчала об этом, а теперь скажу. Шляется тут один верзила, Харамбусой его зовут, и позорит мою вдовью честь. Если сможешь, то сделай что-нибудь, сын мой.
И вот этот Марко — кровь у него была горячая — тотчас же отправился на поиски Харамбусы. Как смеет он оскорблять его, Марко, мать!.. Ну, погоди же, Харамбуса, Марко покажет тебе, где раки зимуют. Все богатыри таковы, а если такой силач к тому же и ром (а ведь Марко был ромом), то… Но не будем забегать вперед.