Да, конечно, имеет! Где он работает, кто его родители, да, в конце концов, сколько ему лет? Но сейчас я точно онемела, противоречивые чувства разрывают на части. Отлично понимаю, что сейчас решается моя судьба. Я скажу «нет», и он уйдёт, но только мысль о том, что его больше никогда не увижу, причиняет тупую боль. Да и какая разница, сколько ему лет и где он работает?. С удивлением понимаю, насколько мне это безразлично. Самое главное, чтобы с его лица сошло напряжённое выражение, и он улыбнулся. Кажется, я знаю, как это сделать!
– Да! Да! Конечно, да! – хотя моя душа давно кричит об этом, произнесены слова только сейчас. Кажется, он облегчённо выдыхает и улыбается, я смущённо прижимаюсь к его плечу. Он берёт мою руку и незаметно надевает на палец кольцо. Вздрагиваю, удивлённо рассматриваю свою кисть, украшенную тонким ободком из белого золота с тремя камешками. Поднимаю на него счастливые глаза.
– Считай, это в честь помолвки. И, по-моему, после этого следует поцеловаться, – говорит он.
Приподнимаю голову, тянусь к нему, и с трепетом ощущаю вкус его властных тёплых волнующих губ.
Он так сильно прижимает меня к себе, что перехватывает дыхание. Проводит ладонью по внутренней стороне бедра, его нежные пальцы скользят под кружево белья. Чувствую обжигающую волну желания. Без ума от этих нежных губ, от этих умелых рук, я хочу, здесь, сейчас. Готова умолять об этом, а он не спешит. Мы оба одеты, только мой халат он стащил с плеч. Молния его куртки царапает кожу, хочется снять её, но он убирает мои руки, потом вовсе отходит от меня. Чуть ли не стону от разочарования. Он снимает куртку, вешает на крючок и буднично произносит:
– Я бы хотел поужинать.
Вот как ему это удаётся? Я доведена до крайности, а он невозмутим и спокоен!
– Да, конечно, идём ужинать, – смиренно произношу и иду на кухню.
Я настолько возбуждена, что не могу скрывать дрожь, охватывающую всякий раз, когда приближаюсь к нему, накрывая на стол. Он, кажется, понимает это. Посматривает на меня из-под длинных ресниц, откинувшись на спинку стула, на губах – улыбка искусителя.
Ужинаем молча. Не могу поднять на него глаз, он же неотрывно смотрит на меня, и я чувствую это. Есть абсолютно не хочется, он замечает:
– Ты почему не ешь?
– Я ем.
– Да ты за весь вечер проглотила только кусочек хлеба.
– Мне не хочется.
– Не выдумывай, если так пойдёт, мне придётся кормить тебя.
– Не надо! – желание пронзает тело при одной мысли, как это будет выглядеть.
– И всё же я попробую.
Он быстро допивает вино, встаёт из-за стола. Если он сейчас подойдёт ко мне, я или оттолкну его или брошусь на шею, но сидеть за столом, тыкать вилкой в салат и пытаться скрыть огонь, бушующий внутри, не смогу. Спасает то, что он не подходит близко и не прикасается. Садится напротив, накалывает кусочек мяса и подносит к моим губам.
– Саша, не надо, я сама, – пытаюсь отобрать вилку, но он гневно сдвигает брови и произносит: – Убери руки!
Кусок в прямом смысле не лезет в горло. Я с трудом проглатываю, кашляю. Он берёт бокал с вином, я протягиваю руку, снова раздаётся: «Убери руки!», – и я понимаю, что теперь мои ладони будто приклеились к коленям, заставить их пошевелиться сможет лишь его всемилостивейшее желание, а он не желает этого. Подносит к моим губам бокал. Я думаю, что немыслимо пить из чужих рук, но оказывается вполне возможно, даже не пролилось. Он ставит бокал на стол, от уголка моих губ стекает капелька вина, я чувствую это, но вытереть не смею. Он проводит ладонью по моему лицу. От этого жеста всё, что внутри только тлело, воспламеняется. Жалобно гляжу в его тёмные глаза. Вместе с дыханием вырывается непроизвольный стон.
– Ты что-то хочешь сказать? – его голос звучит нежно и вкрадчиво.
– Нет, нет, ничего, – спешу ответить, как можно спокойно.
– Тогда идём, – он резко встаёт, хватает меня за руку и буквально тащит за собой.
От выпитого вина или от чего-то ещё кружится голова. Я не поспеваю за ним. Мы входим в спальню, он быстро стягивает футболку, а потом немедленно снимает с меня халат и бельё. Я хочу обнять его, он отстраняет мои руки, и, как мне кажется, раздевая меня, старается не прикасаться к моему пылающему телу. И вот я стою перед ним обнажённая, и не знаю, что делать дальше. Он не подпускает меня близко. Но подсказывает:
– Теперь ты. Раздень меня.
Вчера мне пришлось снять лишь пиджак и рубашку, дальше он справился сам, но сейчас на нём только джинсы, поэтому задача труднее, но и в мыслях нет возражать. Наоборот, я хочу этого.
Опускаюсь на колени, очень медленно, насколько позволяют непослушные пальцы, расстёгиваю и тащу вниз всё. Его мужская гордость упирается в лицо, я чувствую упругую твёрдую плоть. Обхватываю его руками и нежно целую. Мне кажется, это самое естественное, что я могу сейчас сделать. Хотя в следующую секунду пугаюсь своей смелости. Больше он не позволяет, с шумом втягивает в себя воздух, стонет и резко подхватывает меня на руки. Кладёт на кровать, целует долго, нежно. Я льну к его рукам, мне нужно больше. Почему он медлит? Что его до сих пор удерживает?