Я устала и морально, и физически.
Стою на перепутье, и никто, кроме меня, этого не видит и даже не догадывается.
Точно так же, как есть две стороны меня — та, которую все видят снаружи, и та, которую прячу внутри, передо мной лежат два совершенно разных будущих.
Хочется позвонить маме. Я скучаю по ней. Скучаю по ее голосу и нежным словам. Но не могу говорить с ней о любви. Не могу посоветоваться с ней о свиданиях.
В то лето, когда я переехала в Нью-Йорк, исполнилось десять лет с тех пор, как отец бросил ее ради более молодой и красивой женщины. Мама с возрастом располнела и перестала заботиться о себе, потому что все свое внимание отдавала отцу и мне. Она забросила себя и в конечном итоге все потеряла.
— Не уезжай, Уитни, пожалуйста. Ты мне нужна, — плакала она, пока я запихивала чемодан в багажник машины. Было раннее утро, солнце еще не взошло. Если я выеду сейчас, то к следующей ночи смогу добраться до Нью-Йорка. — Ты все, что у меня есть.
Я забросила остальные сумки на заднее сиденье и подошла к ней, сидящей на ступеньках и плачущей. Я несколько месяцев планировала свой переезд. И уже нашла на «Крейгслисте15» соседку по комнате и даже внесла залог. У меня была работа, которая должна была начаться в следующий понедельник.
— Все будет хорошо, мам, — заверила я ее, обнимая за плечи. — Мне нужно ехать. Я вернусь.
— Ты все, что у меня есть в этом мире! — плакала она. — Я останусь совсем одна.
— Я люблю тебя, мама, — сказала я. — И вернусь, обещаю. А ты можешь навещать меня в любое время. Я должна это сделать. Не могу оставаться здесь всю свою жизнь. Пожалуйста, пойми, что это не имеет к тебе никакого отношения. Я всегда буду твоей дочерью и всегда буду любить тебя больше всего на свете.
В двадцать один год я даже представить себе не могла, каково это, когда муж, с которым ты прожила почти пятнадцать лет, бросает тебя. Она была ошеломлена.
Мы были ошеломлены.
Прошло десять лет, но все еще казалось, что это было вчера. Моя мать никогда не двигалась вперед, и, как следствие, я тоже.
— Пожалуйста, не делай этого, мама, — гладила я ее по спине, чуть приобняв. Она была наполнена болью гораздо глубже, чем мог видеть глаз. Мой отец был ее жизнью, ее любовью и ее будущим. Все это было без предупреждения разрушено летом, когда я окончила колледж. — Пожалуйста, не проси меня остаться.
Она оттолкнула меня, но я тут же ее простила.
— Уезжай, Уитни. Убирайся отсюда. Ты хочешь бросить меня, как твой отец? Уезжай. Убирайся отсюда.
— Мам, не говори так. Ты ведь знаешь, я не бросаю тебя…
— Если ты уедешь, то ты мне больше не дочь.
— Ты же не всерьез. Тебе больно, ты…
Мама встала и медленно побрела обратно в дом, захлопнув сетчатую дверь и заперев ее за собой.
В то утро я уехала на восток со слезами на глазах и позвонила ей, как только добралась до города, чтобы сообщить, со мной все хорошо. Я была уверена, что к тому времени она остынет.
Она не ответила.
Прошли годы, а она все также отказывалась отвечать на мои звонки.
Может быть, однажды…
ГЛАВА 20
ТЕО
— Ты готов положить конец этому делу? — поправляет на носу очки Вик, опустив подбородок.
— Что у тебя для меня есть?
Вик толкает ко мне через стол в переговорной стопку бумаг. Я решил двигаться дальше. Готов продать сорок девять процентов своей компании и пустить корни в этом городе, но ничего не получится, пока я не улажу все дерьмо с Maком.
— Он хочет двенадцать миллионов наличными, — говорит Вик.
— Это больше, чем наше первоначальное предложение, — усмехаюсь я.
— Ты выплатишь ему эту сумму после продажи акций твоей компании. Не будет продажи — не будет никаких денег для этого говнюка, — Вик произносит слово «говнюк» с таким выражением, будто сам чувствует вкус дерьма. — Но зато твоя компания будет продана. Дело даже не в этом.
— Двенадцать миллионов, — я скребу рукой подбородок. Мне нужно побриться. Опустив плечи, откидываюсь на гладкую кожу кресла. — Мы что-то еще можем сделать?
Вик ухмыляется и скрещивает руки на круглом животе.
— Они хотели двадцать, Тео. Мы урезали до двенадцати.
— Твою мать.