Четвертое июня. Ни одной фамилии.
Интересное дело!.. Когда же я буду сдавать эту чертову музлитературу? Еще немного — и все музыкальные отрывки, которые я с трудом удерживаю в своей распухшей от них голове, выветрятся оттуда!..
Они что, забыли про меня?!.
Так и не дождавшись дяди Вити, я открыла тяжелую дверь старинного здания училища, вышла на улицу и в полном недоумении направилась обратно к остановке.
Возле дома взгляд мой невольно поднялся к окнам Бориса Тимофеевича. От них веяло холодом и пустотой. Интересно, что сейчас происходит за ними?.. Непостижимость и таинство смерти всегда вызывали во мне мистический трепет.
«Там, наверху, лежал покойник… — почему-то пришло на ум, и я вздрогнула. — А вдруг он лежал прямо над моей спальней?..»
«Ну лежал и лежал… Сейчас он лежит в другом месте…» — попыталась я отбросить детские глупые страхи, и, с трудом оторвав взгляд от окон, вошла в подъезд.
Лифт бесшумно привез меня на одиннадцатый этаж и выпихнул прямо в широкую спину в белой рубашке.
Спина повернулась, и я увидела озадаченное лицо Степы.
— Дашка, а я к тебе, — зашептал он, схватив меня за руку, — пойдем скорее!..
Я выдернула руку.
И с достоинством произнесла:
— Вот еще!
Степа, однако, не понял причины моей аристократической надменности, снова схватил за руку и поволок наверх, шепча:
— Там у дяди черт знает что творится! Иди сама посмотри!..
Поняв, что у парня пробел в воспитании, я хотела было сообщить ему об этом как-нибудь поманернее, но не успела, так как, тащимая Степой, очень быстро оказалась на двенадцатом этаже, перед дверью Бориса Тимофеевича.
Когда я вновь увидела дверь, весь искусственный гонор моментально слетел с меня, и я, уже не сопротивляясь, вошла в квартиру вслед за племянником антиквара.
— Ну, и что тут у тебя творится?
— Сейчас увидишь… — зашептал Степан, скидывая ботинки, похожие на две огромные лодки, и волоча меня за руку в большую комнату.
Он сказал что-то еще, но последние слова я пропустила — меня вдруг опять охватило все то же необъяснимое чувство, оно нахлынуло на меня, как нежданная огромная волна посреди спокойного голубого моря.
Комната мне знакома.
Я бывала здесь, и не раз.
И… бывала с какой-то целью…
— Эй! — вернул меня к реальности парень.
С трудом отрываясь от некоего глубинного воспоминания, я медленно повернула к нему голову. Выглядел Степан неважно — лицо перестало быть круглым из-за появившейся легкой впалости щек, а покрасневшие веки выдавали бессонную ночь, и едва ли единственную. Взгляд, который бросил на меня парень, показался затравленным.
— Что с тобой?.. — испугалась я.
— Дядя… — произнес Степа страшным голосом.
— Что — дядя?.. — невольно понизив голос, спросила я, приблизившись к нему.
— По-моему, он не умер… — едва слышно проговорил тот.
Я отпрянула назад.
И, несмотря на очевидную несуразицу произнесенного, внезапно почувствовала легкий прилив страха.
Но прилив этот относился не к покойному дяде, а к самому Степе.
Пока я стояла столбом посреди комнаты, тот неожиданно метнулся из гостиной в маленький коридор, ведущий в удаленную спальню, и оттуда послышалась знакомая фраза:
— Иди сюда!
Отгоняя странное ощущение, я беспрекословно двинулась за племянником Бориса Тимофеевича через гостиную и несколько забитых сундуками и тюками закутков и, наконец, оказалась в угловой комнатке, точной копии моей собственной спальни, перед стоящим у окна небольшим письменным столом.
Степа вытянул вперед веснушчатую руку и указал на лежащую на столе продолговатую черную ручку.
— Видишь, ручка?
Чувствуя, что ситуация отдаленно напоминает утро в палате сумасшедшего дома, я, тем не менее, покорно подтвердила:
— Вижу.
И ощутила острое желание вернуться домой.
С невыразимой тоской я покосилась на выход.
Но Степа не заметил этого.
— И скомканный лист в урне — видишь? — он подтащил меня к стоящей под столом корзине для бумаг.
— Вижу, — повторила я, как попугай, чувствуя поднимающееся раздражение.
— Он там что-то пишет по ночам, — тихо заключил Степа, когда мы вернулись обратно в гостиную, и я вспомнила, как мама в детстве учила меня никуда не ходить с незнакомцами.
Я пропускала ее наставления мимо ушей, и вот результат — я нахожусь в чужой квартире, передо мной стоит едва знакомый молодой человек с явным психическим отклонением, и как выбраться отсюда, чтобы не навлечь на себя его гнева, я не имею ни малейшего понятия.