Миссис Биндель, запыхавшись, прижала руку к груди.
— Не… знаю… зачем, — с трудом выдохнула она, — я… хранила… эти… старые… ненужные… вещи. — Отдуваясь, ока вынула носовой платок из рукава своего свитера, — Мужчину, когда он нужен позарез, не найдешь днем с огнем, верно?
— Мой мужчина спит, — ответила Айви. — Но я уверена, что попозже он с радостью поможет вам вытащить из дома еще что-нибудь ненужное, если пожелаете.
— Нет, благодарю покорно. — Миссис Биндель сняла очки и протерла их платочком, а потом промокнула лоб. — Фу! Это последний хлам, больше ничего не осталось.
Феба тем временем принялась обнюхивать картонные коробки, аккуратным рядком выстроившиеся на лужайке, отделявшей тротуар от проезжей части перед домом миссис Биндель. Из одной коробки торчала ручка сковороды, в другой были свалены обрезки пластиковых труб и фарфоровой сантехнической арматуры. Третья коробка оказалась доверху забита несметным количеством пластмассовых контейнеров для продуктов, которых с лихвой хватило бы на целую жизнь.
Но ни одна из этих сокровищниц не выглядела столь интригующе, как старый плетеный сундук, крышка которого, кстати говоря, была выгнута в лучших традициях мореплавания. На передней стенке виднелись две металлические петли, которыми она крепилась к корпусу; на обороте красовалось проржавевшее ушко с петлей для навесного замка.
Айви наклонилась к петле замка, на которой болталась пожелтевшая выцветшая бирка с какой-то надписью, выведенной кириллицей.
— Похоже, сундучок очень старый, — заметила она.
— Он был старым уже в те времена, когда отец Пауля попросил нас подержать его в гараже, а ведь это было очень давно.
Пауль? Айви потребовалось несколько мгновений, чтобы сообразить, что миссис Биндель имеет в виду Пауля Власковича, прежнего владельца дома, в котором теперь жили они с Дэвидом.
Это было очень странно. В их старинном викторианском особняке было намного больше места, чем в аккуратном сельском домике миссис Биндель с его съемными окнами и бледно-голубым виниловым навесом, который хозяйка натягивала весной и вновь убирала осенью.
— И что же, мистер Власкович не пожелал забрать его с собой, когда съезжал отсюда? — спросила Айви.
— Тогда я позабыла напомнить ему о сундуке, а теперь уже слишком поздно, — невозмутимо ответствовала миссис Биндель и воткнула в землю перед коробками небольшую табличку, кое-как сделанную из куска картона. На табличке значилось: «Можно забирать без спросу и бесплатно». — Скорее всего, этот сундук привез с собой еще отец Пауля в двадцатых годах, когда эмигрировал сюда из Европы.
Семья матери Айви тоже перебралась в Америку из России в самом начале века. Айви даже записала на магнитофон рассказ своей бабушки о том, как они плыли по морю, каким нелегким выдалось путешествие, и о пяти чемоданах, которые они взяли с собой. Один их них был битком набит сухариками и галетами, потому что дед Айви знал, что на борту парохода никто не предложит им кошерной пищи. Когда они сошли на берег, у них оставалась только та одежда, что была на них, потому что к тому моменту, когда пароход причалил к острову Эллис-Айленд, прабабке Айви пришлось продать все, что у них было, включая те самые чемоданы, в обмен на питьевую воду. Еще неделя такого путешествия — и они бы умерли от жажды, подобно многим своим товарищам по несчастью.
Айви часто прокручивала ту запись, и сейчас она словно наяву опять услышала надтреснутый голос бабушки Фэй, рассказывавшей, как мужчины в темной форме и фуражках с длинными козырьками загоняли пассажиров по пандусу в какое-то большое здание. «Но моя мать осталась на месте и смотрела, как наши чемоданы сгружают с парохода. Они больше не принадлежали нам, так что нужно было иметь дырку в башке, чтобы торчать на морозе и следить за ними. „Пойдем же, мама“, — умоляла я ее. А мужчины лишь бросали на нее злобные взгляды и ругались на языке, которого я не понимала».
А вдруг в сундуке окажутся кружевные скатерти и постельное белье с вышитыми монограммами, похожее на то, которое вынуждена была продать ее собственная прабабушка, чтобы спасти свою семью от жажды? Когда же прабабка принималась причитать и рвать на себе волосы, убиваясь о том, чего они лишились, прадед Айви сурово отчитывал ее: «Не стоит переживать об этих шмотках. Это же Америка. Здесь у нас будет все новое».
— А что внутри? — поинтересовалась Айви у миссис Биндель.