— Какого хрена, Зельда?! — он склонился лицом к коленям, и капли крови забрызгали его белые нейлоновые шорты. — Дубина. Дерьмо. Чокнутая!
— Я попросила тебя по-хорошему, — тихо огрызнулась она сквозь стиснутые зубы, потом открыла дверь и вышла из спальни в большую комнату коттеджа. Она стояла посреди комнаты, переводя дух.
— Эй, Зел, — позвала Тина слева из открытой кухни, — Я делаю мохито… Не хочешь?
Гризельда свернула на кухню, взяла открытую бутылку рома и запрокинула ее себе в рот. Несколько секунд она с жадностью глотала ее содержимое, потом с грохотом поставила бутылку на столешницу. Вытерев губы тыльной стороной руки, она покачала Тине головой.
— Нет, спасибо.
Затем направилась прямиком к выходу, вышла из дома и захлопнула за собой дверь.
***
Наверху захлопнулась дверь, и она услышала, как щелкнул замок. Гризельда с облегчением опустила плечи, потому что звук закрывающегося замка предвещал безопасность… по крайней мере, на некоторое время. Это означало, что теперь они с Холденом будут в подвале одни, наверное, — хотелось бы надеяться — до утра.
Сдвинув панель в сторону, она проползла по полу. Благодаря тусклому свету сумерек, проникающему сквозь щель подвальной двери, ей было видно только его фигуру, скорчившуюся под верстаком в углу комнаты.
— Холден, — сказала она и поморщилась, опустившись перед ним на колени и нежно взяв его лицо в свои ладони. — У тебя уже опух глаз. Зачем ты это сделал, Холден? Почему? Никогда больше так не делай. Никогда.
— Я н-н-ненавижу, когда он з-з-зовет тебя Р-р-рут. Ты н-н-не порочная. Н-не п-п-порочная! — торопливо прошептал Холден, одернув голову из ее рук и обессиленно склоняясь вперед. Она увидела в его глазах слезы. Ему уже исполнилось тринадцать, и он чувствовал себя очень неудобно, когда она видела, как он плачет. Поэтому она не пыталась снова поднять его лицо, чтобы посмотреть. Он сидел, положив голову на колени, которые все еще крепко прижимал к груди, словно защищаясь.
— Н-н-не смотри на это. Ты ненавидишь кровь.
Она придвинулась к нему и села рядом с ним у каменной стены под верстаком, ее бедро прижато к его бедру, ноги вытянуты вперед.
— Зачем ты это сделал?
— Я же тебе сказал, — произнес он, уперев лоб в колени, из-за чего его голос стал нечетким. — Это, э-э, н-н-не твое имя.
— Ты же знаешь, почему он зовет нас Рут и Сет.
Гризельда и Холден буквально по кусочкам собрали историю близнецов Рут и Сета, младших брата и сестры Хозяина. Из того, что они смогли понять, брат и сестра вступили друг с другом в преступную связь, из-за чего Рут стала “грязной соблазнительницей”, а Сет “слабым плотью”. Насколько они могли судить, Хозяин похитил Холдена и Гризельду, потому что считал, что они — его давно пропавшие брат и сестра, и был одержим идеей их перевоспитать… на этот раз.
“На этот раз” потому что — читая между строк его напыщенные тирады, которые были непредсказуемыми, но довольно частыми, — Гризельда был абсолютно уверена в том, что, в конце концов, Хозяин убил Рут и Сета за их грехи. Она и Холден ужасно боялись, что в один прекрасный день он решит повторить эту часть истории.
Холден посмотрел на нее, на его грязном лице виднелись дорожки от слез.
— Он с-с-сумасшедший.
— Я не против, Холден, — сказала она, неуверенно положив голову ему на плечо, и очень обрадовалась, когда почувствовала, как он нежно прислонился щекой к ее волосам, — Неважно, что он зовет меня Рут.
— Я против. Ты не Р-р-рут. Ты не г-г-грязная. Т-т-ты к-к-красивая.
Холден долго молчал, затем выпрямился и повернулся к ней, нахмурив брови и плотно сжав губы.
— Однажды он убьет нас, как и их.
— Я не позволю этому случиться, — отчаянно прошептала она. — Я тебе обещаю. Я найду способ выбраться отсюда.
Она коснулась его волос, благодарная за то, что он ей это позволил.
— Но ты должен прекратить с ним спорить. Ты должен прекратить сопротивляться, — Гризельда шмыгнула носом. — Он намного больше. Он тебя сломает.
Холден нахмурившись, повернулся к ней, челюсть плотно сжата, сопли под носом смешались с кровью и грязью.
— Так спроси меня, с-с-сломлен ли я или остался п-п-прежним, Г-г-гризельда. Н-н-ну же, д-д-давай спроси меня. Спроси меня! — потребовал он, и его опухшие глаза светились и блестели от невыплаканных слез.
Она не заплачет. Она не имеет права. Если он может это вынести, то и она вынесет. Но ее голос дрогнул, когда она спросила его: «Ты, такой же, как прежде или сломлен?»