— Н-н-не бей её!
Рука Хозяина замерла, и Холден бросил взгляд на Гризельду. Всем своим лицом, уже ярко красным с той стороны, куда только что пришелся удар, она умоляла его не вмешиваться.
— Ты, недоумок, будешь указывать мне, что делать? — спросил Хозяин, повернувшись к Холдену, и ослабил хватку на волосах Гризельды.
— Г-г-говорю тебе, н-н-не бей её!
Глаза Хозяина вспыхнули гневом. Он отпустил волосы Гризельды, стукнув ее головой о панельную стену, и прошествовал в сторону Холдена. Его руки опустились на пряжку ремня. Он расстегнул его и одним рывком выдернул из штанов, от свистящего звука взметнувшегося ремня к горлу Холдена подступила желчь.
— Хочешь получить вместо нее, братишка?
— Д-д-да, с-с-сэр, — ответил Холден, глядя на Гризельду, которая, качая головой, беззвучно, одними губами произнесла слово “нет”.
Это он попросил ее остаться. Она пыталась вернуться в свою камеру, но он попросил ее остаться, потому что хотел чувствовать ее рядом с собой. Что бы там ни говорил Хозяин, Холден не мог заставить себя поверить в то, что прикасаться и любить Гри это грех. Но это он виноват, что ее поймали.
Да, он хотел получить вместо нее.
Сняв рубашку и бросив ее на кровать, он отвернулся от Гризельды, когда на него обрушились страшные удары.
Глава 11
Холдену не сразу удалось заснуть. Какое-то время он не находил себе места, бормотал несвязные слова и вздрагивал всем телом, почти до боли сжимая ее руку.
Минут через двадцать, Гризельда, наконец, услышала, как его дыхание стало глубоким и равномерным. Его рука, все еще крепко держащая ее ладонь, наконец, расслабилась. Он мирно спал.
«Тебе до сих пор снятся кошмары, — подумала она. — Так же, как и мне».
Она вздохнула, гадая, какое воспоминание из прошлого так терзало его только что, пока он не успокоился. У нее разрывалось сердце при мысли, что на его долю выпало еще больше страданий, чем те, что им пришлось пережить в подвале. Но, похоже, так все и было. Похоже, его жизнь была сущим адом.
Ей было хорошо вот так стоять на коленях рядом с ним, касаясь его головой. Она прекрасно помнила, как в детстве сидела в этой позе по ночам в подвале Калеба Фостера. С грустью она подумала о том, что вонючий диван Холдена не на много лучше прогнившего матраса, на котором он спал в подвале.
В его квартире было очень тихо. Она слышала доносящиеся снизу приглушенные голоса и сигналы изредка проезжающих мимо машин, но здесь было неожиданно спокойно. Гризельда огляделась в доме Холдена, лучи вечернего солнца смягчили серую комнату золотым светом.
Стены, когда-то, вероятно, белые, сейчас выглядели сильно потертыми и слегка выцветшими. Она почувствовала въевшийся и спёртый запах сигаретного дыма, из чего предположила, что предыдущий квартиросъёмщик курил, а Холден просто не стал заморачиваться тем, чтобы все тут перекрасить. На ковре из того же коричневого букле, что и диван, повсюду виднелись сигаретные подпалины.
Кроме дивана, на котором спал Холден, в комнате стоял грязный поцарапанный журнальный столик, видавшее лучшие дни мягкое велюровое кресло горчично-золотого цвета, а под окнами, которые она мельком увидела из машины Квинта, на деревянном ящике располагался телевизор с подключенной к нему игровой консолью. За входной дверью находилась маленькая, незатейливая кухня, а справа стоял небольшой кухонный стол с двумя стульями. Стол, на котором лежала аккуратная стопка почты и пара книг, украшала ваза с одинокой ромашкой.
«А, — подумала она, и внезапная ревность резанула ее, словно лезвие. — Конечно».
До этого момента ей это даже не приходило в голову. Ну, конечно, у двадцатитрехлетнего мужчины, такого сложения и темперамента, как Холден, должна была быть девушка. Можно подумать, Гризельда имела право рассчитывать или предполагать, что с того дня на Шенандоа он жил как монах. Будто сама она жила как монашка. Гризельда фыркнула, мельком вспомнив о Джоне.
Что действительно ее раздражало, хотя и не имело абсолютно никакого смысла, это то, как сильно ее это ранило. И не только наличие у него девушки, а то, что у него была целая жизнь, частью которой она не являлась. Он жил в Западной Вирджинии, работал на стекольном заводе, у него были друзья, о которых она никогда не слышала, он дрался с другими мужчинами ради развлечения и денег. Она его не знала. Она больше совершенно его не знала. И этой его частью — хоть ей и не хотелось этого признавать — был некто по имени Сет.
И все же.
У него на руке было ее лицо и их инициалы, въевшиеся глубоко в его плоть, так что она будет постоянной и неизменной его частью. Не смотря на то, что он явно справился со своим заиканием, оно по-прежнему проскальзывает у него, когда он подавлен или взволнован. Ему на язык все еще попадались запрещенные имена, такие как Рут и Каттер, и он по-прежнему глубоко дышал, как только она говорила ему об этом. Когда она меняла ему повязки, он искал глазами ее глаза, желая обрести покой и истину, так же, как раньше, когда он был только Холденом.