В тот вечер его родители решили отметить десятую годовщину их свадьбы, поэтому Холден ночевал в доме своей бабушки. Когда на следующий день бабушка привезла его домой, в маленькой квартире стоял тяжелый запах газа, а его родители умерли в постели от отравления окисью углерода. Кто-то из них включил плиту, чтобы приготовить ужин и просто отвлекся — ужин так и не приготовили, и к утру их не стало.
На третьей из четырех черных роз значилось «Гран», а на красном стяге под ней — дата «4.2.01». Его бабушка и опекунша, которая умерла от сердечного приступа всего через четырнадцать месяцев после смерти его родителей и оставила Холдена в этом мире совершенно одного.
И, наконец, под розой с именем его бабушки располагалась последняя черная роза с двумя каплями ярко-красной крови, под ней было написано «Гри» и дата «12.06.04».
У нее перехватило дыхание, она метнула взгляд на его лицо и увидела, что он наблюдает за ней с такой явной, непередаваемой горечью в глазах, с такой непостижимой нежностью, что ее лицо снова дрогнуло. Она наклонила голову груди, и ей на колени упали две крупные слезы.
— Г-гри, — прошептал он тихим и надломленным голосом. — Я думал, что ты мертва.
— Я знаю, — всхлипнула она, пытаясь стереть слезы пальцами, но не в состоянии их унять.
— Перестань плакать, Гри. П-пожалуйста, перестань плакать, или мне придется встать и подойти туда, чтобы тебя обнять, и, черт возьми, как бы мне этого не хотелось, но мне просто адски больно двигаться, поэтому, пожалуйста…
Она громко шмыгнула носом, сделав глубокий, прерывистый вдох и взглянула на него.
— Я больше не буду. Я в порядке.
— Хорошо, — сказал он и, кивнув, снова зачерпнул ложкой суп, наблюдая за ней безумными глазами. Он отхлебнул остывающий суп, затем проглотил.
— Я ее переделаю.
— Розу?
— Розу, — ответил он. — Я перекрашу ее в красный цвет и спрячу дату.
— Тебе не обязательно это делать, — сказала она.
— Ангел — это тоже ты, Гри, — сказал он, положив руку на лицо ангела, прямо над его сердцем. Затем Холден развернул свою правую руку и показал ей изображение ее лица и их инициалы. — Ну, а эту ты уже видела.
На глаза снова навернулись слезы, поэтому она несколько раз быстро моргнула и сделала еще один глубокий вдох. Гризельда дернула подбородком в сторону другой татуировки, виднеющейся на внутренней части его левой руки.
— А это что?
Он поднял бровь, нарочно пряча от нее внутреннюю сторону руки, и сделал еще один глоток супа.
— Н-ничего.
Гризельда наклонилась вперед, сгорая от любопытства.
— Холден? Что это?
— Десять лет — вполне достаточно, чтобы наделать глупостей, — сказал он, уставившись на свою тарелку супа.
— Не хочешь мне рассказывать?
— Не очень.
— Но ведь расскажешь?
Он положил ложку в тарелку и, неуверенно глядя на Гризельду, развернул руку тыльной стороной к ней. Это напоминало связку бессистемных подсчитывающих символов — четыре вертикальные линии, пересеченные косой чертой, еще четыре такие же пересеченные линии. Не сводя с нее глаз, он задрал руку, и она насчитала более восьми таких связок, потом еще девять, потом десять. Увидев бесчисленное множество связок, она подняла глаза.
— Что это значит?
— Это значит, что мне было одиноко, — прошептал он, с вызовом глядя на нее.
У нее отвисла челюсть. Не отрывая от него изумленных глаз, она откинулась на спинку кресла. Ее замутило, когда она поняла, сколько у него было женщин, сколько раз его ласкали, обнимали и любили… не она, кто-то другой. От этой мысли у нее перехватило дыхание, и к горлу подкатил неприятный комок.
— А.
Он ничего не сказал, просто мрачно глядел на нее с некоторым вызовом и сомнением.
— Вижу, — произнесла она с придыханием, когда ей, наконец, удалось вздохнуть.
Убеждая себя в том, что у нее нет прав судить его за то, как он пытался справиться с мучением, в которое превратилась его жизнь, она и представить себе не могла, насколько это больно. Она бы хотела, чтобы этого не было, но это было. Боже, как же это больно.
— Сколько? — она метнула взгляд на татуировку. — Всего.
— Я бросил считать.
— А зачем вообще считать?
— Ну, это… — он пожал плечами. — Успокаивало.
Он и бровью не повел, и его лицо не поменяло прежнего выражения. Он не стал давать дальнейших объяснений. Просто смотрел на нее, ожидая, пока до нее дойдет смысл его правды.
Наконец она отвела от него взгляд. Посмотрев в окно, она сделала глубокий вдох и нервно облизала сухие губы.