— Друзья мои, нет смысла толпиться под дождем. Пожалуйста, идите домой — там гораздо спокойнее. Я обещаю вам, что мы вытащим наших мальчиков из этой передряги.
— Своего-то зятя ты уже вытащил, — раздался сердитый женский голос. — Об этом ты позаботился в первую очередь.
Калин медленно повернулся к женщине, бросившей это обвинение. Она стояла, сложив руки на груди, и с вызовом смотрела на него.
Он подошел к ней и снял шляпу.
— Три моих мальчика сражаются под началом у Шудера, — сказала она. — Двоих я потеряла в прошлую войну. Твоим же, похоже, опасность не грозит.
— Мадам, — произнес он мягко, — моего зятя отослал Кин. Я не принимал участия в этом решении. — Он кивнул в сторону Кэтлин. — Ее муж приказал ему ехать сюда, а сам остался с армией.
— Я не понимаю, чего ради мы сражаемся на другом конце света! — с горечью воскликнула женщина. — Ведь эти поганцы сказали, что оставят нас в покое, еели мы не будем им мешать. Зачем же ты посылаешь туда наших мальчиков умирать? Разве мы еще не достаточно страдали?
Толпа зашумела, соглашаясь с ней.
— Но если бы мы не послали их туда, — вмешалась Кэтлин, — нам пришлось бы сражаться здесь. Неужели вы хотите, чтобы Суздаль опять стал полем битвы?
— Я знаю только одно: я уже потеряла детей и потеряю снова. Мне плевать на этих ниппонцев и прочих. Я просто хочу, чтобы мои мальчики вернулись. Разве не сказал этот бантагский вождь, что если мы оставим их в покое, то и они не тронут нас? — При этих словах ее голос дрогнул.
Кэтлин успокаивающе протянула руку и хотела положить ее женщине на плечо, но та отступила назад.
— Прекратите эту войну. Прекратите войну и верните наших мальчиков домой.
Толпа опять с одобрением зашумела.
— Война не кончится, если мы отзовем нашу армию, — пытался убедить их Калин. — Друзья мои, мы ведь уже обсуждали это в Конгрессе и согласились, что это не выход. Этот дьявол, вождь бантагов, явится сюда, если мы не разгромим его на границе. У нас нет выбора: надо сражаться там, вдали от дома, а не на самом его пороге.
— Тогда пусть римляне сражаются там. Мы дважды заступались за них, пусть теперь они ответят нам тем же, а наших детей надо освободить от этого.
Женщина повернулась к Кэтлин:
— С тех пор как вы, янки, появились здесь, у нас непрерывно идет война. Если бы вы не лезли в наши дела, мы не потеряли бы столько народа, а тугары и прочая нечисть давно ушли бы.
Все застыли в молчании. Кэтлин растерялась и тоже не нашла что ответить. Калин, стоя под дождем с цилиндром в руке, смотрел на разгневанную женщину.
— Я буду сегодня молиться за ваших мальчиков, — произнес он наконец. — Уже поздно, друзья мои, пойдемте по домам.
Надев цилиндр, Калин повернулся и медленно пошел по улице. Люди за его спиной громко заспорили. Кэтлин нагнала его.
Калин посмотрел на нее:
— Ты чувствуешь себя нормально?
— Знаешь, она по-своему права, — вздохнула Кэтлин. — За годы войны погибло больше половины населения Руси. А если бы мы тогда не подняли восстания, то погиб бы только один из десяти.
— Неужели ты предпочла бы тугарское рабство и убойные ямы свободе? — сердито воскликнул Калин.
— Но какую цену приходится за нее платить! — прошептала она.
Он обратил внимание на ее усталый вид. Утром с фронта прибыл первый поезд с ранеными, и Кэтлин провозилась с ними весь день.
— Эндрю как-то сказал мне старую поговорку, — сказал Калин. — «У победы тысяча отцов, а поражение всегда сирота».
— Разве уже пора говорить о поражении?
Он ничего не ответил и молча перекрестился, проходя мимо собора. Затем приостановился, поднялся по ступеням, снял шляпу и вошел внутрь. Кэтлин последовала за ним.
Полуночная служба была в разгаре, вел ее патриарх Касмар. Преклонив колена перед алтарем и перекрестившись, Кэтлин прошла к задней стене и встала рядом с Калином. Она молча смотрела на него, не смея обременять его своими страхами. За годы, проведенные с Эндрю, она многое постигла в так называемом искусстве войны. Нередко по вечерам она поднималась к нему в кабинет, и он делился с ней своими мыслями, планами, опасениями, объяснял правила сложной тактической игры с ударами и контрударами. Он даже предвидел, что Гаарк может прорвать блокаду и высадиться в тылу у одной из армий на восточном или южном фронте, но не верил, что бантаги смогут полностью контролировать море или узловую станцию, связывавшую все армии с западом.
Ганс же постоянно говорил об этой возможности, о том, что от Гаарка надо ждать самого невероятного, и оказался прав.
Она понимала, что исход войны во многом зависит от того, какая из сторон сумеет в этот момент собрать больше сил. Если Гаарк закрепится на захваченной территории и не будет испытывать трудностей со снабжением, то обе республиканские армии, вовлеченные в непрерывные локальные стычки, будут в конце концов истощены. У них кончатся запасы продовольствия и боеприпасы, Гаарк разгромит их, после чего беспрепятственно двинется на Рим и на Суздаль, и тогда всем мечтам о свободном мире конец.
— Знаешь, — прошептал Калин, — сегодня вечером ко мне подошли несколько сенаторов и предложили послать к Гаарку дипломатического представителя. Они считают, что, если он не тронет наши армии, мы должны пообещать ему отступить до Рима и согласиться на все их условия.
— Господи помилуй! — вырвалось у Кэтлин. Вспомнив, где они находятся, она поспешно перекрестилась. — Они что, с ума сошли?
— Знаешь, большинство людей, глядящих на карту в витрине Гейтса, не понимают, что перед ними. Для них это все равно что китайская грамота. Все, что они видят, — это поезда, увозящие их близких в неизвестность.
— А ты видишь что-нибудь еще? — спросила Кэтлин.
Калин опустил голову:
— Иногда я задаю себе этот вопрос.
— Черт побери, Калин, — рассердилась она. — Я не понимаю, как такое возможно: четыре месяца назад, после возвращения Ганса, у всех только и было на уме что война, месть, а теперь что? Мы же с самого начала понимали, что нам нужно все или ничего, компромиссы невозможны.
— Но ведь нам удалось в конце концов договориться с тугарами — они ушли.
— Да, но только после того, как мы разгромили их вчистую. Другого способа уговорить их нет.
— А у скольких мальчиков ты сегодня ампутировала руку или ногу? И сколько их умерло на операционном столе?
Кэтлин холодно посмотрела на него, и Калин опустил голову, вспомнив, что некогда она ампутировала и его руку, спасая его тем самым от смерти.
— Эндрю добровольно вернулся в эту западню не для того, чтобы погибнуть героем, — сказала она. — Он вернулся, чтобы вытащить оттуда других, и он рассчитывает, что и ты сделаешь для этого все. Он уж точно скорее умрет, чем согласится подчинится Гаарку.
— Но сколько человек умрет вместе с ним? Вот в чем вопрос.
— Может быть, все, — бросила она. — И если речь пойдет о том, чтобы мои дети жили в рабстве у орды, как жили когда-то вы, то я скорее отравлю их!
Внезапно она с ужасом осознала, что почти кричит это — в церкви, во время службы. Касмар прекратил читать молитву и смотрел на нее; все присутствующие молчали.
Затем священник возобновил чтение, и Кэтлин склонила голову вместе со всеми. Завершив службу, Касмар повернулся к пастве и, подняв руки, сделал им знак задержаться еще ненадолго.
— Я хочу прочитать заключительную молитву, — сказал он. — Это будет молитва за нашу победу, ибо без нее нам нет места в этом мире. Возможно, эта война будет длиться долгие годы, и мы должны быть готовы к этому, мы должны быть готовы пожертвовать многим, и, может быть, даже собственной жизнью. Не осознав этого, мы обрекаем на смерть наших детей.
Толпа шевельнулась, многие посмотрели на Калина и Кэтлин.
— И еще одно. Это будет последняя молитва, которую я прочту в этом соборе. Завтра я уезжаю на фронт и, если понадобится, возьму в руки винтовку, чтобы сражаться бок о бок с нашими мальчиками. Слишком долго я скрывался от тягот войны под облачением священника. Наш друг, наш освободитель Эндрю Кин находится в опасности, окруженный врагами, и я не обрету покоя, пока он и все, кто сражается вместе с ним, не будут спасены.