Это был экспромт. Вспышка. Спонтанное решение. Даже если бы он не поднялся, она, по крайней мере, вздрюкнула бы его. Попыталась растормошить или хотя бы вогнать в стресс. Но он поднялся легко, считай, без усилий.
– Должен тебя огорчить, – лицо его близко-близко. Эс чувствует дыхание. Видит губы, сломанный когда-то нос и глаза с густыми ресницами – красивые, как у девчонки. Правда, сейчас они злые, но разве её напугать? Даже если ударит – она выдержит. – На здоровой ноге я стою нормально. И на костылях прыгаю достаточно сносно. Так что если ты пыталась меня выдернуть, то ошиблась.
Они так и стоят – держась за предплечья друг друга. Эс делает шаг назад, Макс, покачнувшись, следует за ней. Мягкий прыжок. Пластичный и сильный – ничего не изменилось.
– Хочешь поиграть? – сдувает Макс с глаз упавшую чёлку. – Ты проиграешь, так и знай!
Вот таким она хотела его видеть – неистовым и заводным. Немного с чертовщинкой.
– Напугал. Уже боюсь, у меня всё трясётся, – делает Эс ещё шаг назад. Она не хочет его дразнить – всего лишь заставить двигаться. Эс просчиталась только в одном: Макс не тот, чьё имя «терпение». Ещё один шаг – и он схватил её за талию, поднял вверх, сделал прыжок и больно приложил её спиной о стену. От неожиданности Эс прикусила губу.
Макс тяжело дышал. Руки – клещами на талии. Тело – всем весом на ней. Он медленно разжимает пальцы, опирается ладонью о стену, позволяя ей наконец-то почувствовать землю под ногами.
– Испугалась? – голос у него хриплый, с низкими завораживающими нотами. Яростно помотала головой. – Испугалась, – утверждает он и проводит большим пальцем по губе. Эс замирает, прислушиваясь к ощущениям. – У тебя кровь. Альда?
– Что? – у неё тоже голос сбоит и кажется почти мужским – настолько низко и гортанно звучит короткий вопрос.
– Ничего, – выдыхает Макс почти ей в губы и впивается поцелуем. Жадным, горячим. Нет в нём ни нежности, ни трепета. Только мужская сила и грубость – животная, низменная, похотливая. Он вжимается в неё всем телом, и Эс чувствует его возбуждение и невыносимо горячее тело. Жар проникает даже сквозь слои всех одёжек.
Поцелуй-наказание. Поцелуй-ярость. Поцелуй-порабощение, когда насилуют языком израненный рот, зализывая попутно ранку.
Макс отрывается от неё нехотя, через силу. Влажная от пота прядь падает ему на глаза. Шумное, прерывистое дыхание опаляет кожу, шевелит волоски на висках.
– Альда, уходи, а? Или я тебя изнасилую. Уходи.
Эс приподнимается на цыпочки, отчего их тела трутся друг о друга и соприкасаются ещё теснее. Убирает непослушную прядь с глаз. Легко дует ему в лицо, отчего Макс прикрывает глаза. Ему нравится её дуновение, похожее на свежий ветер.
– Ничего ты подобного не сделаешь, Гордеев.
Она осторожно вжимается в стену и выскальзывает из-под тяжёлого твёрдого тела, но не убегает, как трусливый заяц, не дрожит и не мчится вон, теряя тапки. Не для этого она сюда пришла, чтобы изображать робкую девственницу, которая боится собственной тени.
Макс приваливается плечом к стене. Ему тяжело стоять. Она видит, как мелко подрагивает уставшая нога.
– А даже если б и сделал… Меня этим не напугать, – потирает она ноющую от удара спину и видит, как с тревогой он наблюдает за каждым её жестом.
– Ты сумасшедшая. Без башни.
Ей не впервой выслушивать подобные слова. Но от него она их стерпит. Без последствий. Все остальные, кто смел её оскорблять, получали сполна за свои опрометчивые слова.
– Думай, что хочешь.
– Больно? – не отрывает Макс взгляда от её руки, что потирает ушибленное место.
– Не больней всего прочего. Пара синяков – рассосётся. И, кстати, у тебя шикарная координация движений.
– Без протеза, – кривит он губы. – Я уже говорил. Правда, вот так упражняюсь, наверное, впервые.
Он делает несколько скованных прыжков и с облегчением падает на диван. Растирает бедро и голень, шевелит босыми пальцами.
– Я вернусь, Макс, – звучит, как угроза, но Эс уже ничего не может поделать – уходит прочь. С достоинством, не спеша, не давая ему опомниться и кинуть какую-нибудь гадость в спину.
Холодный весенний воздух забирается под свитер, овевает лицо. Голубое небо режет глаза своей незамутнённой чистотой. Ни облачка. На деревьях проклюнулись листочки. Будет жаль, если их побьёт ночной морозец.
Она бредёт, разглядывая город. Не садится ни в маршрутку, ни в трамвай. Не спускается в метро. Ей нужен сейчас ветер и холод. Ноет спина и нога, но идти важнее. Так мысли лучше укладываются на полочку её идей.