Вот он, момент, который мог бы изменить все, что мы обещали друг другу. Господи, возможно, мы бы пошли уже дальше этой точки. Я заметил, что рукой касался ее ребер, а я так сильно хотел ощутить полноту ее груди в своей руке, в то время как она дразнилась, вздымаясь при каждом вдохе, когда произошел взрыв. И нет, я не имел в виду у себя в штанах. Я в том смысле, будто в небе над нами. Мое сердце билось так сильно, но в такт с ее. Дело было не только в нашем поцелуе — нашем единственном прекрасном поцелуе. Какой-то мудак установил несколько фейерверков и не мог выбрать худшего момента, чтобы их взорвать.
Она уселась и посмотрела вверх на небо. Я снова откинулся на покрывало и пытался успокоить свое дыхание и взбесившееся тело, когда она заговорила.
— Когда говорят, что предаваться любви — это будто увидеть фейерверки, я как-то думала, что они преувеличивали. А мы только целовались. — Она шутила, но в данный момент я хотел, чтобы она не острила, потому что был напуган и хотел вернуться к тому, чтобы снова целовать ее, ощущать под собой. Вместо этого я глазел на ее спину, пока она наблюдала за взрывами красной меди и яркого белого магния.
— Это никогда не будет единичным случаем между нами, — сказал я. — Я чувствую это каждой фиброй своего тела, не смотря даже на то, что мы только встретились. — Я не был обезумевшим или разочарованным; я просто констатировал факт.
Она посмотрела на меня через плечо и улыбнулась, прежде чем расслабиться позади меня снова, ее пальцы прослеживали линию вверх и вниз по моему животу, и я пытался держать себя в руках.
— Я знаю.
— Тогда что означает «баланс» по отношению к лучшим друзьям? — Почти каждый мускул моего тела напрягся в ожидании ее ответа.
— Он то есть, то его нет.
Я вздохнул и попытался обуздать свой гнев.
— Это «чушь собачья», и ты это знаешь. То, что между нами — настоящее. — Я приподнялся, обхватывая колени руками, и почувствовал, что она сделала то же, но я не хотел смотреть на свою синюю птицу счастья, когда она лгала мне, нам. — Я хочу, чтобы ты признала, что между нами что-то есть, что могло бы быть.
Она дотронулась до моей руки, которая нервно подрагивала.
— Я знаю, что между нами происходит нечто большое и настоящее, и я хочу позволить этому вырасти, свободно развиваться, как оно того и заслуживает, но я не хочу разрушить то, что у нас есть, обещаниями, которые я не могу выполнить и сдержать. Мы знаем друг друга пару часов, и принять что-то большее... дать этому имя очень страшно и очень...
Я перевернулся и встал на колени перед ней, взяв ее руки.
— Я не прошу обещаний и ярлыков, только правды.
— Но правда заключаются в том, что завтра, когда взойдет солнце, мы не сможем быть теми, о чем ты просишь. Этим вечером ты заставил меня почувствовать такие вещи, которые я и не думала, что когда-нибудь смогу испытать, и в моем сердце будет специальное место, отведенное для тебя и этого вечера, и я буду помнить каждый момент, но завтра мне нужно будет, чтобы ты выполнил свое обещания о дружбе или...
— Или что? — мне было очень страшно спрашивать об этом или слышать это, и я мог почувствовать изменения в своем голосе.
— Или мы скажем друг другу до свидания прямо сейчас.
По мне пробежала дрожь, и я сжал ее руки крепче.
— Что с тобой произошло, Блу? — Она пыталась вырвать свои руки из моих и отвернуться, но я не позволял ей убежать от этого или от нас, все итак было запутанным. Я жаждал владеть ею и оберегать ее, и вот я спугнул ее, когда все, чего я хотел, это быть к ней ближе. Ты чертов сукин сын! Ты не мог просто довольствоваться тем, что она была готова тебе дать? Принять то, что она пожелала бы, пока хотела тебя? Однажды она бы увидела то, что видел я, и ушла бы навсегда.
— Прости, — сказал я быстро, и я знал, что прозвучало это отчаянно, но мне было наплевать, что я делал. — Пожалуйста, не уходи, не сердись на меня. Обещаю, если сегодня — это все, что у меня есть, тогда я приму это, а если завтра ты захочешь, чтобы мы были только друзьями, то я соглашусь и на это.
— Ты заставляешь меня желать больше, но я не могу, — ответила она, из ее глаз потекли слезы, за которые я возненавидел себя.
— Я буду твоим лучшим другом. Я буду наиразлюбимейшим другом, который у тебя когда-либо был, и, когда ты будешь готова дать больше, все, что тебе надо будет сделать, — это сказать об этом. Я не ухожу никуда, — слов, правдивее этих, я еще никогда не говорил.
— Наиразлюбимейшим? — Она приподняла брови, и я усмехнулся, несмотря на проницательность и недостаточно хороший разговорный английский.
— Заткнись. Я буду лучшим придурком-другом, который у тебя когда-либо был, и ты никогда не захочешь другого.
— Я не могу просить тебя об этом. Это слишком эгоистично.
Я притянул ее к себе и обнял так крепко, что мне пришлось сознательно немного расслабить мышцы, чтобы не раздавить.
— Не думаю, что ты можешь быть эгоисткой, и, кроме того, ты не спрашиваешь, поэтому я расскажу тебе, как все будет, Блу.
— Вон? — Мне нравилось, как мое имя звучит из ее уст.
— Хмм.
— Почему Блу?
Я снова повалил ее вниз рядом с собой и наблюдал, как остатки дыма от фейерверков плавали по ветру в небе.
— Я чувствую себя свободным с тобой, будто я могу быть собой. Свободным как птица. Что касается синего — твои глаза насыщенного синего цвета, как у сойки. Ты моя синяя птица счастья.
— Я думаю, в тебе скрыт большой романтик.
Я рассмеялся, и мне нравилось, когда она смеялась со мной — надо мной.
— Это наш маленький секрет.
— Все в порядке. Думаю, никто не поверит мне, даже если я и расскажу кому-то.
— Да, возможно, не поверят.
Глава 4: Синяя Птица Счастья
«Одна роза может быть моим садом... один друг — моим миром»
Лео Баскаглиа
Харпер
Всю ночь напролет я металась между тем, чтобы согласиться на ограниченные отношения (которые я же и была вынуждена предложить) и вовсе ничем. Но в какой-то момент мне показалось, что Вон принял бы это и продолжил бы двигаться вперед, и я рада, потому что не уверена, что смогла бы справиться с последствиями своего собственного ультиматума.
Каким бы ни был космос во вселенной, казалось, будто он играл злую шутку со мной... с нами. Как могли они сводить нас таким образом? Как могли они сблизить нас, чтобы просто разлучить из-за болезни? Конечно, я могла бы победить этот недуг, но слова доктора постоянно вертелись в глубине моего сознания, когда он советовал мне «принять меры», в то время как обычной любезностью было бы сказать «соберись и попрощайся, пока у тебя есть такая возможность». Своего рода, не начинай новых отношений и не ищи свою родственную душу. Родственная душа.
От этого словосочетания сердце мое переполнилось, и я была уверена, что это нисколько не преувеличение. Не сомневаюсь, если бы я рассказала Эйприл или кому-либо еще о том, что в семнадцать лет встретила свою вторую половинку, они бы посмеялись и назвали меня наивной. Тем более, что мы были знакомы менее суток. Но, будучи укутанной в мягкое красное покрывало, слушая сердцебиение Вона под своим ухом в уютной тишине, в которой мы находились какое-то время, я всем своим существом знала, что это было правдой. И все же понимание этого все лишь усложняло, потому что никто не хотел бы ранить свою родственную душу. Вон и без того немного пострадал, насколько я могла сказать, несмотря на то, что уклонялся от моего вопроса. Никто не хотел бы видеть свою вторую половинку страдающей. А также никто и никогда не хотел бы наблюдать, как его избранник умирает. Вот почему, вопреки тому, что мы знали о наших сильных и, да, неожиданных чувствах друг к другу, мы не были в состоянии поддаться им. Мы просто не могли.