Рут Ренделл
Никогда не разговаривай с чужими
Часть 1
1
По давно забытым причинам со времен Второй мировой войны мост, по которому Манго переходил реку с правого, западного, берега на левый, называли Ростокским. Висячий, выкрашенный в скучный темно-красный цвет, с пешеходными дорожками по обеим сторонам, он был довольно широк. Три моста вверх по реке, каменные Александровский и Святого Стефана и разводной Рендолф, сияли яркой иллюминацией. Лавина света накрывала зыбкую, с маслянистым блеском поверхность воды, но под мостами вода казалась почти черной. Манго посмотрел направо, и перед ним открылась иная картина. Южнее Ростокского, вниз по реке, мостов не было, по берегам в сгущающихся сумерках едва проглядывали унылые постройки, должно быть, товарные склады. Всего половина седьмого, а городские окраины утонули во мраке, лишь красные огоньки проблескивали на подъемных кранах. На горизонте, в бледном мартовском небе с трудом угадывалась гряда высоких холмов.
Манго остановился под фонарем на южной стороне моста. Тусклый свет падал на высокую — где-то по плечи ему — стену-заграждение. Глубина реки под мостом издавна привлекала самоубийц. Тихо и пустынно.
Этим вечером река сильно пахла нефтью, рыбой и еще какой-то тухлятиной. С легким шорохом плескались волны у высокой набережной. Скользкая слизь и прибившиеся водоросли покрывали ее пеструю, похоже, гранитную облицовку.
Манго спустился с моста и направился вдоль набережной в сторону Бекгейтской лестницы. Вокруг — ни души. Вряд ли кто жил здесь. Возможно, какой-нибудь рыбак и задерживался у парапета с удочкой, но не в этот час. На широкие марши лестницы из окон паба лился свет. У стойки бара Манго разглядел двоих мужчин. Единственная освещенная комната, уютная и чистая, и эти мирно беседующие пьяницы составляли резкий контраст мрачному и безжизненному окружающему пространству.
Давно, еще до рождения Манго, здесь убили девушку. Ее нашли на лестничной площадке между двумя маршами. Манго было лет восемь, когда какой-то мальчишка постарше рассказал это, показал место и позвал его искать пятна крови. Ошеломленный и испуганный Манго присоединился к ватаге, но, конечно же, поиски не увенчались успехом. Уже много позже Манго узнал, что девушку задушили. Время от времени его охватывал стыд, что он играл на этом страшном месте, изображая убийцу, — никто из ребят не хотел быть девушкой, но все соперничали за роль маньяка-преследователя.
Настоящего убийцу так и не нашли, а это место еще долго потом пользовалось дурной славой, к нему тянулись всякие бродяги, сделав его своим прибежищем. После ужаса, испытанного в детстве, Манго старался не приходить сюда в одиночку и мог по пальцам пересчитать, сколько раз пробегал по ступенькам этой лестницы. Впрочем, в компании Яна или, скажем, Ангуса он иногда заходил сюда, но особой надобности для этого не было, лестница вела только к воде.
Его обычный маршрут к эстакаде проходил по Альбатрос-стрит. Однако сейчас Манго не пошел к ней по Бред-лейн, а решил сделать небольшой крюк. Он хотел лишний раз убедиться, что за ним не следят, несмотря на уверенность, или почти уверенность, что так оно и есть.
Ну да, район приятным не назовешь. Мрачные строения, которые можно представить чем угодно, только не жилыми домами, заброшенные доки, старая пристань. Почти на квартал вытянулось сооружение с металлическими решетками на окнах, за которыми при слабом внутреннем освещении вырисовывалась гора картонных коробок. Рядом примостился полуразрушенный кирпичный дом, следом втиснулось побеленное здание фабрики, а в старинных коттеджах, расположенных дальше, теперь разместились мастерские. С высоты бетонных столбов, напоминавших засохшие растения, мигали зеленовато-белые, похожие на кочаны капусты лампы. Их сияние, словно фосфоресцирующая жидкость, разливалось по мостовой и стенам домов.
Над главной улицей приблизительно в полукилометре от Ростокского моста, проходила эстакада. Она стала дополнительной полосой для транспорта, двигавшегося с Александровского моста на юг к объездной дороге, которая, в свою очередь, выходила на главную магистраль Юг-Север. Эстакаду соорудили лет двадцать назад, чтобы разгрузить старую городскую дорогу, пробки на которой стали к тому времени привычным делом. Впрочем, если задуматься, много ль тогда было машин? Никто не представлял, что будет твориться на дорогах сейчас, поэтому эстакаду построили с односторонним движением. Утром машины двигались по ней с юга на север, а вечером — обратно. Для двустороннего движения она была попросту узка. Планировали построить новую трех- или четырехполосную эстакаду, руки до строительства так и не дошли.
Машины на эстакаде грохотали как раскаты грома. «Похоже на выстрелы», — подумал Манго, поворачивая налево, к Альбатрос-стрит. Он прошел между темным глухим строением и фабрикой, над грязным главным входом которой висела табличка. На ней большими желтыми буквами было выведено: «Оман-Сулейман». Мужчина в тюрбане вставлял в окно матовое стекло. Огромный ярко-рыжий кот, опрокинув урну, вытащил из нее пакет с мусором и теперь старательно драл его в сторонке. Если не считать двух пьяниц в пабе, это первые живые существа, которых Манго увидел, с тех пор как покинул мост. Каждый сосредоточенно занимался своим делом, совершенно не обращая друг на друга внимания. Манго любил кошек, и ему нравилось их бездомное семейство, жившее внизу под эстакадой.
— Привет! — сказал он, протягивая руку огненному коту. Кот нехотя повернул голову и бросил на него недружелюбный взгляд,
— Он может укусить, — вдруг произнес мужчина в тюрбане.
— Спасибо, что предупредили, — вежливо ответил Манго.
Мужчина в тюрбане соскоблил с большого пальца замазку.
— Он укусил меня два раза, а мою жену — один. — Собрав инструменты, он открыл правую половину двустворчатой двери. — Дьявол! — позвал он кота и дважды хлопнул дверью. Кот даже не вздрогнул от громкого стука и продолжал свое дело, как будто здесь никого и не было и он ничего не слышал.
С остервенением продолжая рвать пакет, рыжий Дьявол выудил цыплячье горлышко. К большому облегчению Манго, мужчина скрылся за дверью. Теперь никто не смотрит на него, никто не заметит, куда он пойдет. Не считая кота, которого, впрочем, принимать в расчет не стоит.
Впереди показалась сбегающая вниз петля эстакады. В этом месте она соединялась с объездной дорогой. По всей длине эстакада поддерживалась вертикальными бетонными опорами со стальными подпорками не круглого, а скорее крестообразного сечения, с четырьмя прорезанными по всей их длине пазами.
Обычно на подобных развязках дорога заканчивается тупиком где-нибудь на складских задворках, здесь же она упиралась в зеленую лужайку. Летом, вероятно, трава на лужайке высыхала и желтела, но сейчас была еще невысокой и сочной. Чахлые кустики слегка портили вид зеленого ковра.
Манго казалось, бетонные опоры дрожат под тяжестью машин. Рев наверху походил на грохот воздушного боя. Движение по эстакаде не прекращалось ни на минуту, но вниз по петле машин съезжало мало, особенно сейчас, когда смена закончилась и фабричные рабочие разъехались по домам. Прежде чем перейти дорогу, он огляделся, словно выискивая возможного наблюдателя. В тусклом голубоватом свете фонарей тени казались резкими и вытянутыми. Манго запрокинул голову и тотчас же почувствовал на лице тонкую водяную пыль. Понятно, почему стемнело так рано. Огромная туча рваным балдахином накрыла полнеба. Вдалеке сквозь дождевую завесу редко проблескивал светофор. Ни души. Монотонный рев эстакады уже не воспринимался, превратившись в разновидность тишины.
Манго перешел дорогу и ступил на лужайку. Ботинки мгновенно покрылись капельками. Спрятавшись под эстакадой от дождя, он достал из кармана бобину липкой ленты и прозрачный пакетик, в которых обычно продают булочки в супермаркетах. В нем лежала небольшая свернутая вдвое бумажка. Он торопливо отмотал с полметра ленты и попытался оторвать, но лента расползлась вдоль и тут же снова прилипла к бобине. Вторая попытка оказалась удачнее. Ниже уровня головы — головы Манго, который, вообще-то, был очень высоким и худым, — он осторожно просунул пакетик в паз подпорки правой центральной опоры. Из сорока восьми пазов он выбрал тот, что практически ниоткуда не был виден. Манго закрепил пакет двумя кусочками ленты, крепко прижав их ладонью к холодному металлу.