Вернувшись в переулок, Джон не побежал, но пошел довольно быстро в его конец, где и скрылся в дверном проеме. «Здесь можно постоять минут десять, — подумал он, — пока тот человек не ушел». В конце концов, у него уйма времени, впереди целый свободный вечер. И единственное намерение: проверить опору, удовлетворить свое любопытство, постараться и найти ключ к разгадке всего, что уже три месяца не дает ему покоя. На сегодня, подсчитал он, возможно, чуть больше. Первое из сообщений он увидел точно в декабре, никаких сомнений. До того не было повода приходить сюда, в это заброшенное место, где днем еще теплилась какая-то жизнь, но к ночи окончательно вымирала.
Стрелки на часах ползли медленно. Ровно в семь он покинул свое убежище и направился обратно по переулку. На мгновение появилось скверное предчувствие наказания за любопытство. А что, если длинный худышка поджидает его за углом с дубинкой или, того больше, — с пистолетом? Он приказал себе идти осторожно, готовясь к чему угодно, но за углом никого не оказалось.
Поток машин как расплавленный металл лился по эстакаде. Она слегка вибрировала. В кустах у коротких опор, поддерживающих петлю, сбегающую направо вниз, прятался кот. Джон заметил его горящие пронзительно зеленые глаза. На кошек у него аллергия, их шерсть вызывала что-то вроде приступа астмы, но на открытом воздухе такого обычно не случалось. Он перешел улицу и, осторожно ступая по влажной траве, направился к подпорке, внутрь которой высокий мужчина спрятал новое сообщение. Смешно, но каждый раз, когда в руках оказывался маленький пакетик, вынутый из тайника, его охватывало сильнейшее волнение. Подойдя к подпорке, Джон вытащил из щели конверт и осторожно отклеил скотч, стараясь не порвать его. Интересно, почему на этот раз пакетик приклеен выше? Так было впервые за все время слежки за тайником.
Как он и ожидал, записка оказалась зашифрованной. Хорошо бы знать, изменили они код или нет? Впрочем, какая разница, ведь ему пока не удалось расшифровать ни одной, и он все так же далек от разгадки, как и в самом начале. Уже стало привычкой переписывать слова в маленький, специально купленный блокнот. Под эстакадой было темно, и Джон, чтобы скопировать шифровку, вернулся к фонарю на другой стороне улицы. Закончив нехитрое дело, он запихнул бумажку в конвертик и, вернувшись к тайнику, приклеил его обратно, стараясь попасть на прежнее место.
Надо ли проследить за высоким мужчиной? Джон признался себе, что на это у него не хватит храбрости. Не сейчас. Во всяком случае, пока он себя не подготовит. Было еще одно соображение, возможно, нелепое, но требующее немедленных действий: он боялся, что куртка промокнет насквозь. Этого допустить нельзя, и, что бы там ни было, он должен поскорее тщательно просушить ее. Кто знает, не испортится ли она под дождем?
Дженифер купила эту куртку, когда они проводили медовый месяц на озере Гарда. Ему-то казалось, что куртка слишком груба для нее, а ей понравилась мягкая кожа и необычный цвет.
— Только итальянскую кожу можно сравнить с этой, — сказала она.
Дженифер давно планировала купить себе что-нибудь кожаное, и вопрос был закрыт.
Куртка пахла Дженифер, создавая мимолетную иллюзию ее близости. Он надел куртку на улицу впервые, да и то потому, что телевизионный прогноз пообещал безоблачную погоду на западе.
В первый раз, когда он приехал сюда — вернее, проезжал, возвращаясь из Нанхауса, — он был одет более благоразумно в плащ. И зонт взял. Да! Зонт ему был просто необходим — ему тогда пришлось слишком долго стоять, наблюдая за окнами и входной дверью, напротив коттеджа на Фен-стрит, в котором жила Дженифер. Тогда — это было точно до Рождества — ее не оказалось дома. Но, вопреки здравому смыслу, он вернулся сюда через несколько дней и был вознагражден, увидев ее, точнее, ее силуэт за мутными оконными стеклами гостиной. Возвращаясь домой на автобусе и наблюдая из окна ошеломляющую нищету пригорода, он поймал взглядом что-то приклеенное внутри подпорки одной из опор эстакады. Но был слишком расстроен тогда, чтобы задуматься над увиденным и, больше того, что-нибудь предпринять.
Ездить в Нанхаус не имело никакого смысла. Он вел себя как Любопытный Том, известный извращенец. Но Джон ничего не мог с собой поделать. Он вернулся и ждал ее появления. Наконец она мелькнула в окне наверху. И он продолжал стоять на другой стороне улицы, жадно глядя на окно, пока она снова не появилась. Отдернув легкую занавеску, Дженифер улыбнулась и помахала рукой. Не веря своим глазам, дрожа от нетерпения, он уже готов был выскочить из-за куста боярышника и перебежать дорогу, но в этот момент заметил, кто шел с другой стороны, кому она улыбалась и махала рукой, кого она ждала. Джон развернулся и поспешил прочь.
Деревню, в которой она поселилась, наполовину поглотил разрастающийся город. Так маленькой хорошенькой рыбке приходится жить в тесном соседстве с акулой и знать, что в любой момент хищница может слопать ее. Новые постройки на окраине Нанхауса принадлежали уже городскому совету, в то время как на другой стороне деревни дома оставались пока частными владениями. Вот именно в таком коттедже — собственности Питера Морана — и жила сейчас Дженифер. Правда, было бы немалым преувеличением называть коттеджем лачугу под соломенной крышей, даже включая прилепившуюся к стене пристройку, похожую на будку. «И это лучшее, что он сделал для нее, — подумал Джон. — Великолепный Питер Моран со всеми своими университетскими степенями и шикарным голосом смог предложить ей только это?»
Автобус приезжал в Нанхаус через целых два часа, и Джон решил идти обратно пешком, несмотря на то что было далеко и подобные прогулки никогда не приводили его в восторг. Конечно, можно было бы приехать на «хонде», но Дженифер как-то пристыдила его, что он до сих пор гоняет на мотоцикле, вежливо объяснив: все это хорошо до тридцати. Возможно, и так, но что делать, если тебе уже гораздо больше, но ты не можешь позволить себе машину? Если бы она заметила его у себя под окнами, где гарантия, что не увидела бы и мотоцикл?
Домой он возвращался по дороге, которой почти не пользовались, как построили автостраду, и где совсем недавно была сельская местность. Джон в задумчивости пропустил поворот в свое восточное предместье и прошел под эстакадой. Сориентировавшись, где находится, он повернул обратно и минуты две или три шел назад к Восточному Банку и к тому месту, которое избегал последние шестнадцать лет. Конечно же, здесь все здорово изменилось, много перестроено, снесено и построено заново, но он узнал это место. Он узнал его, несмотря на свежий бетон, сверкающий металл, облицовку и покраску.
Он перешел улицу и немного срезал путь, пройдя через лужайку между опорами эстакады. Стоп! Почему он обернулся? Вспомнил, что видел из автобуса? Что-нибудь услышал? Рев машин или шаги? А может, ор котов? Когда начались его частые визиты сюда, он нередко видел и рыжего кота-повелителя, и его разношерстных жен с отпрысками-котятами, и соперников-котов. Они все жили здесь, под опорами в траве и в чахлых колючих кустиках.
Что бы ни заставило его оглянуться, он оглянулся и увидел прикрепленную внутри подпорки центральной опоры — первой, или первой к нему, — завернутую в пленку бумажку. Глубокая нищета, место самоубийств — это могло интересовать его прежде, пока он не усмотрел маленький пакетик. До тех пор он полагал, что несчастья засосали его, как болото, и отныне его место среди стариков-побирушек, с которыми он может разделить печали и радости и выплакать море слез о погибшей сестре, что теперь ему вряд найдется место на том островке, где можно поразмышлять или заняться чем-нибудь интересным. Однако здесь…