Со спокойной совестью, Фил уселся на пол перед шкафом и начал опустошать его с самой нижней полки. Он обнаружил несколько книг, которые мог бы вполне осилить, несмотря на странное написание букв и тяжелый язык. Но и в них не нашлось ничего колдовского. Это была какая-то средневековая литература, в те времена, как видно, относящаяся к легкому чтению. На вкус мальчика, всего лишь тяжеловесные неповоротливые рассказы о каких-то давно забытых событиях, не представляющих никакого интереса для современного человека.
Все последующие находки тоже не внесли никакой ясности. Нашелся даже том старинной математики, судя по готическому шрифту на старонемецком языке. И вдруг, когда он шарил на самой верхней полке, прямо ему в руки упала пухлая книжка небольшого формата. Это была даже не книга, а скорее общая тетрадь, вся исписанная понятным четким почерком самого Иштвана. Толщины она была необыкновенной. Но, что еще более странно, страницы в ней были из желтой ломкой бумаги, словно этой рукописи было несколько сотен лет. Если она была такой древней, то почему же исписана рукой Беркеши? Впрочем, бывают похожие почерки, и, возможно, что эта рукопись принадлежала его далекому предку?
Он быстро сложил все книги в шкаф, оставив лишь странную тетрадь, которую решил прочитать тайно от всех. На первой странице четко было выведено «Записки о моей жизни», и Фил понял, что нашел чей-то личный дневник, вовсе не предназначенный для посторонних глаз. Он не рискнул взять тетрадь с собой, поэтому припрятал ее, в отведенной ему комнате в доме Беркеши. Больше всего на свете он боялся, что ее обнаружит кто-то из слуг, и скажет Иштвану. И хотя он уговаривал себя, что ему дозволено читать все, что есть в библиотеке, совесть Фила была неспокойна. Все вокруг говорили, что нехорошо читать чужие письма и дневники, но, судя по книгам, частенько нарушали это правило, читая дневники близких, разглашая тайны исповеди, вскрывая письма. Даже, если это и не хорошо, но очень нужно – значит можно. Если бы только Фил знал, что такое бывает не только в книгах, а сплошь и рядом в реальной жизни. Если человек имел свой секрет, то на этот секрет находилась тут же толпа любопытствующих. Пусть даже они не извлекли бы никакой пользы из того, что узнали. Но такова натура человека – если кто-то что-то прячет, то другой непременно должен это найти и разгласить.
Всего этого мальчик еще не знал, но смутно догадывался, что становится на скользкий путь. Таинственная тетрадь жгла ему руки. И он решил начать чтение этим же вечером, как только его отправят в спальню.
Часть вторая
Я родился в 1170 году в Венгрии. Наша деревня располагалась на самом берегу Дуная, там, где сейчас раскинулись Буда и Пешт. Тогда на их месте были лишь маленькие поселения, которые трудно было бы назвать городами. Но в те времени все города были именно такими, маленькими и неказистыми. Наша семья имела свой деревянный дом и несколько виноградников, обеспечивающих небольшой, но стабильный доход.
Благословенные времена Гезы, внука Арпада, уже прошли, и мое рождение и юность выпали на тяжелое время смуты и раздора. Произошедший в 1054 году раскол Римской церкви повлек за собой печальные последствия для Европы вообще и Венгрии в частности.
Сейчас, когда я все это пишу, прошло уже очень много лет, и я могу упустить что-то в рассказе. Но все ключевые моменты своей жизни я помню так, словно они произошли вчера. И хотя политика страны сыграла косвенную роль в поворотах моей судьбы, но я пишу не о ней, а о себе. А что значит человеческая жизнь между жерновами истории? Она лишь пылинка. Но не из таких ли пылинок и состоит человечество? Когда я размышляю над парадоксом официальной истории, которая запоминает лишь тех, кто делал политику в то или иное время, но игнорирует тех, кто жил во времена этих игр, я понимаю, что история должна писаться по-другому. Словами тех, кому выпало жить в то или иное время. Поэтому я не пишу историю государств, политических интриг и войн, столь частых в то время. Моя история – о человеке и его необычной судьбе, о пылинке, если угодно, которая вечно крутится между грохочущими жерновами времени. И я не стану углубляться в игры государства и церкви, а напишу лишь то, что видел своими глазами.
Хотя один момент я просто обязан упомянуть. Моя семья была христианской. На протяжении ста лет каждого ребенка в нашем роду крестили по обряду Римско-католической церкви.