Тело жрицы вспыхнуло светом и огнем, божественным пламенем, которое причиняло вред нечестивым и щадило слуг богов. В то время как парализованные Такеру и Гвенхифар не пострадали, крысы-вампиры с последним шипением обратились в пыль, а мумия закричала, когда загорелась. Несмотря на свою вампирскую природу, Моргана каким-то образом избежала той же участи, хотя пламя отбросило ее назад вместе с Энни.
Воспользовавшись их замешательством, жрица неохотно оставила раненого Такеру позади, Гвенхифар двинулась, чтобы прикрыть ее спину. Пурпурный призрак, вселившийся в Энни, оставил бесчувственное тело ведьмы позади, двигаясь, чтобы перехватить Исолт.
” Мне очень жаль", — пробормотала леди Изолт себе под нос, прежде чем запеть странную песню. “[Плач Бальдра]”.
Она издала печальный, однотонный гул, несущий в себе магию. Пурпурный призрак был отброшен назад, в то время как мумия издала визг.
“Мне жаль", — твердила себе Изолт, ее лицо было бледным и застывшим от ужаса. “Мне так жаль”.
Мумия зарычала, но преследовала двух женщин, даже когда его тело превратилось в живую свечу. Расположившись таким образом, чтобы защитить и Такеру, и Исолт, Гвен остановила его, парируя его клинки своими собственными.
“Я должна остановить его”, - сказала себе леди Изолт, высвобождая могущественное заклинание. “Я должен остановить его".
Жрица махнула рукой в сторону задней стены зала, источника просачивающегося тумана — и пути к ритуалу. Вспышка священного света вырвалась из пальцев жрицы, разбивая камни.
Гигантский дракон-нежить ждал за разрушенной стеной, наблюдая за лестницей, ведущей вниз в темную бездну. Тот же самый [Линнорм Демилич], которого победила группа Гвен, когда они в первый раз совершили набег на подземелье.
“Нидхогг…” — прохрипел зверь, по-видимому, в каком-то медитативном трансе. “Нидхогг…”
Глаза леди Изолт расширились в панике, когда пустые глазницы зверя вспыхнули нечестивым светом. “[Разверни—
Быстрее молнии хвост монстра ударил жрицу в живот, как хлыст, отбросив ее к одной из алых колонн, поддерживающих потолок. Хрупкая леди с тошнотворным звуком ударилась о камень и упала на землю без сознания.
Дракон издал яростный рев, от которого задрожал потолок, открыв пасть, чтобы поглотить жрицу целиком. “Остановись!” Моргана закричала в панике, оправившись от [Солнечного удара], в то время как фиолетовый призрак парил над телом Энни. “Она нужна ему живой! Живой!”
[Линнорм Демилич] остановил свои клыки в дюйме от головы леди Изульт, а затем просто пригвоздил бесчувственную жрицу к полу своими когтями.
В этот момент, окруженная со всех сторон, Гвен молилась богам, как никогда раньше.
Неужели их предыдущая победа была всего лишь притворством? Удача, бессмысленная задержка?
“Не принимай это на свой счет, Гвен”, - Моргейн подняла руки, чтобы ударить по своей "сестре", которая теперь стояла последней. “У тебя никогда не было шанса”.
Когти горящей мумии вонзились в лицо вампирши, заставив ее завизжать от боли и удивления.
Даже пурпурный призрак был потрясен до глубины души. “Ведьмак, ты что, сошел с ума?”
” Моя… " — сердито прохрипела мумия, Моргана закрыла окровавленное лицо. Злобная нежить угрожающе замахала когтями на [Линнорма]. "Моя жертва…”
Его " союзники’ благоразумно отступили.
А затем, не прерывая сердцебиения и не обращая внимания на медленно пожирающее его пламя, мумия вернулась к нападению на принцессу.
В любом случае, один из них умрет сегодня.
Кровь. Повсюду кровь.
Кровь нечестивых вливалась в него, как вода в водоворот. Убийцы, клятвопреступники, прелюбодеи… их грехи давили на их плоть и разум, как соленое мясо с пряностями. Они подпитывали его магию, и их шепот раскалывал его душу.
В его сознании всплыли воспоминания о прошлой жизни. Всего лишь фрагменты, остатки давно забытого существования. Таковы были горести нежити; немногие из них помнили сон о жизни.
Но он помнил достаточно. Он помнил ужасные преступления, совершенные вечным змеем, ибо он мог питаться только трупами нечестивых; он помнил свою первую смерть, умершую от голода в своем собственном логове по воле богов; и все же его бессмертная душа отказалась быть пойманной в ловушку в Хельхейме, сбежав, чтобы укрыться в человеческой коже. Змея, бесконечно сбрасывающая свою кожу, бессмертное существование, подпитываемое одним-единственным желанием.
Выживать.
"Дважды…” Его голосовые связки все еще были неполными, его тело медленно обретало форму. Его душа давно сбросила свою [Анькоу] оболочку, оболочка присоединилась к плоти его нового, огромного тела. Философский камень плавал в центре некромантической бури, его багровый оттенок теперь стал черным. "Я умирал дважды…”