— Давай поедим, — предложил он, хладнокровно взял прибор и принялся за еду.
«Ох, все бесполезно», — подумала Эбби, чувствуя свое поражение. Ничего из того, что она с усилием предпринимала, не действовало на этого самонадеянного и упрямого человека! Она на секунду прикрыла глаза. Если все и дальше пойдет так же, ей никогда не удастся избавиться от него.
— Поешь, этим ты не отравишься, — сказал Майк, заметив, что Эбби не ест. — Попробуй, вкусно. — Он взял вилку, нацепил на нее кусочек сырного суфле и предложил ей. — Это необычное суфле, — сказал он тоном, каким обычно говорят продавцы, афиширующие свой товар. — Он поднес кусочек суфле к ее губам. — Оно сдобрено особыми специями.
Взволнованная донельзя, Эбби стукнула его по руке и вытерла рот, стремясь избавиться от предательского дрожания губ, жаждущих не суфле, а поцелуя.
— У меня аллергия на молочные продукты, — прибегла она к спасительной лжи, чтобы извиниться за невольную грубость.
— Может, тогда тебе понравится это. — И он показал на чашу с кубиками фруктового ассорти.
Эбби поняла, что если откажется, то будет выглядеть глупо. Так что она сосредоточилась на завтраке и стала медленно есть, едва ли ощущая при этом вкус душистых фруктов. Эбби чувствовала, что Майк внимательно следит за ней, и оттого ее нещадно бросало то в жар, то в холод.
— Расскажи мне о себе, Эбби, — попросил Майк.
— Да не о чем рассказывать, — резко ответила она.
— Не может быть, конечно, есть о чем, — настаивал Майк, — например, я не знаю твоей фамилии.
— Дункан.
— Абигайль Дункан, скажи мне, откуда ты явилась и почему с таким опозданием вошла в мою жизнь?
Эбби напряглась, как воин перед битвой, стараясь скорее перевести разговор на другую тему.
— А что за сок в этом компоте? — простодушно спросила она, прикоснувшись кончиком вилки к кусочку ананаса. — Похоже на бренди.
— Сок появился потому, что я сначала вымочил фрукты в бренди, потом отжал их и получившееся смешал со сливками и сахарной пудрой.
В каждом таком кусочке не меньше четырехсот калорий, прикинула Эбби, поглощая кусочек ананаса, пропитанного бренди. Она медленно смаковала его под пристальным взглядом Майка, смущавшим ее.
— А откуда ты приехала, Эбби?
— Из Калифорнии.
— А точнее?
— Из Южной Калифорнии, я жила около Лос-Анджелеса.
Аппетит, который возбудил в ней ананас, еще более сочный от бренди, увы, прошел. Эбби отложила вилку, аккуратно вытерла салфеткой рот и покорно сложила руки на коленях.
— Ты не любишь рассказывать о себе, да?
— Не люблю.
Майк и не ожидал другого ответа.
— Хорошо. Значит, у меня будет больше времени, чтобы рассказать о себе.
Господи, она не хотела ничего про него знать! Чем меньше она узнает Майка, тем легче ей будет забыть его. Но для того, чтобы не дать ему говорить о себе, ей необходимо отвлечь Майка от нежеланной исповеди. И она начала лихорадочно придумывать какой-нибудь нейтральный сюжет для беседы.
— Те трое, что веселились с тобой прошлым вечером, — опередил ее Майк, — мои братья Тодд и Эдди и наш племянник Лес. Они живут со мной, ходят в городской колледж и работают на семейной судоверфи, когда не заняты в школе. У меня есть три сестры и еще один брат. И по меньшей мере двенадцать племянниц и племянников в возрасте от одного до двадцати лет. Сам я никогда не был женат… — Майк увидел, что Эбби смотрит на него с неподдельным сочувствием; он еле сдерживался, чтобы не рассмеяться. — Но жалел я об этом только изредка — во время полнолуний.
Неожиданно для себя Эбби расхохоталась.
— Ты возмутителен! — Она старалась побороть, как ей казалось, неуместный смех.
Так он все же заставил ее рассмеяться. Он сделает все, что угодно, только бы еще раз услышать ее серебристый смех.
— Ты сгораешь желанием узнать еще что-нибудь обо мне?
Эбби хотела сказать «нет», но передумала. Она стала задавать лукавые вопросы, заранее угадав, как и что будет отвечать Майк.
— Я весь внимание — спрашивай.
— Почему ты тратишь на меня время? Ведь есть же какая-то женщина в твоей жизни, которая будет счастлива, если ты обратишь на нее внимание, так почему с таким упорством жаждешь быть со мной?
— Ты сразу хватаешь меня за горло, да? — В голосе его слышалось глухое раздражение.
— Я просто стараюсь быть честной, мистер Саммерс. Это…
— Зови меня Майком. Ты ведь такая прямая, так почему тебе не называть меня по имени.
Майк явно иронизировал, понимая, какую игру затеяла Эбби.
— Как я уже сказала, я стараюсь быть прямой, потому что не люблю, когда люди превратно меня понимают. — Она глубоко вздохнула и с еще большей настойчивостью продолжала: — И мне действительно хочется понять, почему с такой бесцеремонностью ты пытаешься проникнуть в мою жизнь.
Майк не мог вспомнить, когда в последний раз он ощущал себя в столь неловком положении.
— Я не готов еще объяснить тебе, — с трудом начал Майк, — что именно заставляет меня, как ты сказала, пытаться «проникнуть» в твою жизнь. Но наверное, я делаю это потому, что почувствовал вчера вечером во всем твоем существе нечто такое, что глубоко тронуло меня.
Проговорив это, он собрал тарелки, оставшуюся снедь и бросил все вместе в корзину, нисколько не заботясь о том, что посуда и остатки неудавшегося пиршества превратятся в невообразимое месиво.
— Я отлично знаю, Абигайль. каково это — быть одному, — сказал Майк тихо, когда остатки злополучного завтрака оказались в корзине. — Ты можешь окружить себя множеством дорогих вещей, притвориться счастливой, но все это тебе нисколько не поможет, когда ты проснешься ночью одна и поймешь: самое главное ты безвозвратно потеряла. Потому что побоялась рискнуть. Вернее, боялась настоящей жизни, бежала от нее наперекор судьбе.
Эбби так разозлили его философствования, что она готова была сбросить маску рассудительной независимой женщины и рассказать все как есть. На самом деле она вовсе не одна, и никогда не будет одна, потому что у нее есть сын. Но тут же прикусила язык, боясь открыться случайному знакомому, хотя ее и влекло к нему. Горький опыт ее личной жизни научил Эбби быть осторожной и недоверчивой. Однажды, подчинившись страсти, она отдалась человеку, который не любил ее и вскоре покинул, оставив, как это часто бывает, с ребенком на руках. С тех пор Эбби сторонилась мужчин и замкнулась в себе.
— Я вовсе не притворяюсь, — холодно сказала она, — и не чувствую себя несчастной.
— Но и счастливой себя не чувствуешь, Эбби.
Когда несколько минут назад она беззаботно рассмеялась, у нее на мгновение исчезло тщательно скрываемое затравленное выражение, которое теперь вновь появилось в ее взгляде. Майк почувствовал острое желание согнать его с печальных глаз женщины.
— Ты что, профессиональный психолог или, может, психиатр?
— Я знаю, о чем говорю, по опыту, Эбби. Так же, как и ты, я жил с женщиной, которая ушла от меня.
Она робко взглянула на него и продолжала свой «допрос».
— Почему ты думаешь, что…
— Что у нас сходное прошлое? — пришел он ей на помощь. Подвижное лицо Эбби выразило благодарность. — По белой полосе вокруг безымянного пальца левой руки, — объяснил он.
— Сходные судьбы, кто бы мог подумать! — слабо отозвалась Эбби.
— Но в отличие от тебя я все еще верю в счастье, — продолжил Майк. — Наверное, потому, что мечту не так-то легко убить, даже несмотря на сердечную боль, которая остается надолго.
Эбби испугалась, что вот-вот заплачет и тем самым выдаст себя. Белая полоска на пальце осталась от обручального кольца ее бабушки. Она носила его во время беременности, потому что кольцо свидетельствовало о ее замужестве.
Майк заметил, что она нервно потерла предательский безымянный палец и понимающе посмотрел на нее.