Она повернула голову и улыбнулась.
– Извини. Я задумалась.
– О работе?
– Нет. То есть да. В некотором роде. – Зная, что Алан не одобряет деятельность Кейт, Блайт не сказала ему о сегодняшних драматических событиях.
– Ты слишком много работаешь, – в который раз уже упрекнул он, протянув ей круглый бокал с прозрачной жидкостью.
– Наверное, ты прав. – Мысль об отдыхе на Гавайях становилась все привлекательнее. Она будет лежать на пляже, впитывая солнечные лучи, и читать припасенные заранее романы.
Пока ее не будет, Кейдж Ремингтон откопает какие-нибудь сведения об Александре и Патрике. Она вернется в Лос-Анджелес отдохнувшей, готовой приступить к работе над историей любви двух звезд. Блайт попробовала бренди.
– Замечательно.
Она прикрыла глаза, чтобы лучше ощутить вкус и букет.
– От одной моей благодарной пациентки. Она ездила во Францию отпраздновать свое новое лицо. Вернулась с новым мужем, французским писателем на двадцать пять лет моложе ее, и привезла мне этот фруктовый бренди из Эльзаса. Я держал его для особого случая.
Блайт открыла глаза.
– О, Алан, извини, я еще не поздравила тебя с награждением. Врач года – это очень впечатляющая награда.
– Да, но я с готовностью променял бы ее на должность главного хирурга.
– Ты получишь эту должность. В конце концов, в больнице ты популярен, ты один из самых талантливых хирургов…
– Один из? – с кривой улыбкой переспросил он.
– Самый талантливый, – поправилась она. – На всех произвело огромное впечатление, что журнал «Таун энд кантри» собирается написать о тебе как о лучшем хирурге-косметологе страны.
– Это неплохая реклама, – согласился он, – но не уверен, что она произведет впечатление на Менингера.
– Доктор Менингер знает, что ты самый лучший, – возразила Блайт. – Потому он и направил свою жену к тебе. Кстати, она выглядит великолепно. А Сандра Лонгстрит? – Блайт назвала обладательницу академической премии, артистку в возрасте далеко за шестьдесят. – Она помолодела на пятнадцать лет.
Алан зарделся от комплимента. Он взял у нее из рук бокал и поставил на стеклянный столик. Блайт поняла, что вечер переходит от официальной части к личной.
– Я не упоминал, что мне нравится это платье? – спросил он и медленно провел пальцем по ее ключице. Выходное платье было похоже на длинный, до полу, тюбик из серого шелка, с одним обнаженным плечом – на греческий манер.
– Как же иначе? Ведь ты сам его покупал.
– Я хотел, чтобы сегодняшний вечер был безупречен. Все врачи мне завидовали, когда я вошел с тобой под руку.
Будто она – еще одна награда, которую он получил. Слегка подавленная, Блайт выскользнула из его осторожного объятия и подошла к статуэтке из черного дерева на черном пьедестале.
– Это что-то новенькое?
– Я купил ее на прошлой неделе. – Его тон никак не выдавал расстройство и замешательство, промелькнувшие в глазах. – Как только я увидал ее в галерее, то тут же осознал, что именно такую женскую фигуру всегда считал совершенством.
Блайт сравнила объемистые формы статуэтки с собственными гибкими линиями.
– Ты представить себе не можешь, как это меня удручает.
Алан засмеялся, и звучание его смеха так же хорошо контролировалось, как все в этом человеке.
– Тебе не о чем беспокоиться, дорогая. – Он пересек комнату и взял ее за руки. – Особенно когда ты станешь моей женой.
Привыкший контролировать личную жизнь, как и профессиональную, Алан завершил дискуссию тем, что за руку отвел Блайт в спальню. Как и во всей роскошной квартире, здесь доминировали серебро и стекло, придавая комнате оттенок операционной.
Он без предисловий стал раздеваться. Первым делом повесил смокинг на стоячую кедровую вешалку. Блайт смотрела, как его талантливые пальцы управляются с запонками из черного дерева – с тем же мастерством, с каким они возвращают молодость стареющим матронам из высшего общества.
Вместо того чтобы положить запонки на ближайшую плоскую поверхность, как сделала бы она, Алан отнес их на комод и бережно положил в шкатулку из розового дерева.
Затем в ту же шкатулку был уложен галстук. Рубашку он сначала сложил, а потом поместил в плетеную корзину с крышкой, стоящую в шкафу. Когда Блайт увидела все это в первый раз, она расхохоталась. Но, поняв, что Алан не шутит, научилась помалкивать.
Он продолжал вести себя так, как будто был один в комнате: сел на кровать, снял лакированные черные туфли, обернул мягкой тканью, затем положил их в соответствующую коробку и поставил на верхнюю полку в шкаф.
Лишь после этого он посмотрел на Блайт.
– Что-нибудь не так?
Она сняла только серьги.
– Нет. – Она говорила неправду: что-то было не так. Ей показалось, что она собирается лечь в постель с незнакомцем. Она заставила себя улыбнуться. – Я подумала, как великолепно быть раздетой самим Врачом года.
От непривычной нервозности голос ее звучал сдавленно – Алан никогда еще такого не слышал. На его лице удивление сменилось удовольствием, и Блайт догадалась, что он принял это за признак желания.
– Да, – задумчиво проговорил Алан и оглядел ее сверху донизу, – это будет неплохо. – Он встал с кровати и подошел к ней.
Пробежавшись пальцами по ее голому плечу, Алан расстегнул молнию на спине с ловкостью, какой и следовало ожидать от одного из десяти лучших хирургов-косметологов. Платье соскользнуло на пол, и серый шелк лег под ноги как лужа.
Она перешагнула через него, сбросив туфли, и предоставила ему снять с нее серебристо-серые чулки, отороченные кружевом.
– Боже, как ты сексуальна. – Он погладил полоску тела поверх кружева длинных чулок. – Видели бы тебя эти древние ископаемые из отделения хирургии. После этого кардиологический центр был бы переполнен.
Снова Блайт стало неуютно от ощущения, что она – вещь Алана. Снова она упрекнула себя за излишнюю впечатлительность. Просто у него такая манера.
– Чтобы стать главным хирургом, тебе не обязательно доводить оппонентов до инфаркта.
Он засмеялся.
– Наверно, нет. Но будем это иметь в виду на крайний случай.
Раздевшись, он уложил невесту на бело-серую полосатую простыню и лег рядом.
Блайт стала ждать прилива тепла к телу, но его не последовало. Она уверяла себя, что оно еще придет, надо всего лишь расслабиться.
В комнате слышался только хруст простыней из египетского хлопка да их дыхание, его – грубое и прерывистое, ее – огорченное. Она безуспешно старалась отдаться моменту – и этому мужчине.
Он посмотрел озадаченно и разочарованно.
– Скажи, чего ты хочешь.
Она обняла его за шею и прижалась открытым ртом.
– Тебя. Я хочу тебя.
Он взял ее руками за бедра и вошел в нее, заявив права на ее тело; но мятежные мысли Блайт остались ему неведомы.
Она была превосходная актриса: она изгибалась, надтреснутым голосом повторяла его имя. Алан закончил со стоном удовлетворения.
– Алан? – чуть позже прошептала Блайт. Жаловаться она не любила, но он был слишком тяжел.
В ответ ей раздалось только тихое сопение: он спал.
Она собиралась провести здесь ночь. Но, пролежав час без сна, слыша только глубокое дыхание своего жениха да шум прибоя под отвесной скалой, она вылезла из кровати и подобрала разбросанную одежду.
Она оставила ему короткую записку и уехала домой. Одна.
В Теллуриде, штат Колорадо, шел снег. Белые хлопья густо сыпались с ночного неба. Полная луна бросала мерцающий серебряный свет на безмолвную равнину. Слышались только скрип снега под полозьями саней, фырканье лошади да звон колокольчика.
Закутавшись получше в теплый плед, Александра прильнула к мужу, гадая, чем же она заслужила такое благословение судьбы.