— Пойдем вниз, — решаю я, протягиваю руку к ее рюкзаку и отдаю его ей, а сам беру фотоаппарат с комода.
— Поедим, пока будем искать наши вещи.
Она идет передо мной, останавливаясь у каждой фотографии между моей комнатой и нижней ступенькой лестницы. На каждой фотографии, мимо которых мы проходим, она проводит пальцем по моему лицу и только по моему лицу. Я наблюдаю за ней, пока она пытается тихо разобраться во мне через вереницу фотографий. Мне хочется сказать ей, что она зря тратит время. Кто бы не был на этих фотографиях, это не я.
Как только мы спускаемся, наши уши атакует короткий вскрик. Чарли внезапно останавливается и я врезаюсь в ее спину. Вскрик принадлежит женщине, которая стоит в дверном проеме кухни.
Ее глаза расширились и мечутся между мной и Чарли.
Она прижимает руку к сердцу и вздыхает от облегчения.
Ее нет на фотографиях. Она полная и в возрасте, может около семидесяти лет. На ней одет передник, на котором написано «Я добавляю что-либо необычное в закуски».
Ее волосы убраны, но она сдувает высвободившиеся седые пряди, когда выдыхает, успокоившись.
— Господи, Сайлас! Ты напугал меня до смерти!
Она поворачивается и направляется на кухню.
— Вам двоим лучше вернуться в школу, пока твой отец не узнал. Я лгать из-за тебя не буду.
Чарли все еще застыла передо мной, поэтому я кладу руку на нижнюю часть ее спины и подталкиваю ее вперед. Она смотрит на меня через плечо.
— Ты знаешь…
Я качаю головой, прерывая ее вопрос. Она собирается спросить меня, знаю ли я женщину на кухне. Ответ — нет.
Я не знаю ее, я не знаю Чарли, я не знаю семью на фотографиях.
Все, что я знаю, это фотоаппарат в моих руках. Я смотрю на него, задаваясь вопросом, откуда я могу помнить все, что нужно, насчет эксплуатации фотоаппарата, но не могу помнить, как я этому научился.
Я знаю, как выставить светочувствительность. Я знаю, как настроить выдержку затвора, чтобы водопад выглядел как спокойный поток, или чтобы каждая капля воды была независима от остальных. У этого фотоаппарата есть возможность фокусироваться на самых маленьких деталях, таких как изгиб руки Чарли или ресницы, обрамляющие глаза, а все остальное размывается. Я понимаю, что каким-то образом знаю специфику этой камеры лучше, чем то, как должен звучать голос моего младшего брата.
Я вешаю ремешок на шею и позволяю фотоаппарату качаться на груди, пока следую за Чарли на кухню.
Она идет целенаправленно. На сегодняшний момент я сделал вывод, что все что она делает, имеет цель. Она ничего не растрачивает напрасно. Каждый шаг, который она делает, по-видимому, запланирован до того, как она делает его. Каждое слово, которое она произносит, необходимо. На что бы она не смотрела, она фокусируется на этом всеми чувствами, словно только ее глаза могут выявить, как что-то пахнет, звучит, ощущается и чувствуется на вкус. И она смотрит на предметы, только когда есть для этого причина. Забудьте о полах, о занавесках, о фотографиях в коридоре, на которых нет меня.
Она не тратит время на предметы, которые не имеют для нее пользы.
Поэтому я следую за ней, когда она входит на кухню. В данный момент я не уверен, какая у нее цель — либо выяснить больше информации у экономки, либо она охотится на еду.
Чарли присаживается у огромного бара, достает стул рядом с ней и похлопывает по нему, не смотря на меня. Я сажусь и ставлю перед собой фотоаппарат. Она кидает свой рюкзак на стойку и начинает его расстегивать.
— Эзра, я голодна. Есть что-нибудь поесть?
Все мое тело поворачивается на стуле к Чарли, но кажется, что мой желудок находится где-то на полу подо мной.
Откуда она знает ее имя?!
Чарли смотрит на меня и быстро кивает головой.
— Успокойся, — шипит она. — Оно написано прямо там.
Она показывает на записку, список покупок, лежащую перед нами. Это розовый канцелярский блокнот, именной, с котятами на нижней части страницы. В верхней части блокнота написано:
«Вещи, которые понадобятся Эзре прямо мяу».[1]
Женщина закрывает шкафчик и смотрит на Чарли.
— Выработали аппетит, пока находились наверху? Потому что на случай, если вы не знали, в школе подают ланч, на котором вы должны быть прямо сейчас.
— Ты имеешь в виду прямо «мяу», — изрекаю я, не подумав.
Чарли прыскает со смеха и я тоже смеюсь.
Кажется, что наконец кто-то позволил воздуху пробраться в комнату. Эзра, менее веселая, закатывает глаза и мне становится интересно, был ли я веселым. Я также улыбаюсь, потому что тот факт, что она не сбита с толку, когда Чарли обращается к ней, как к Эзре, означает, что Чарли была права.