— Изменения в маршруте, — говорит женский голос. Мне хочется психануть, выпрыгнуть из едущей машины и бежать, как испуганный олень. Как же мне страшно…
У него большой дом. Во дворе нет машин; двигатель тихо урчит, пока мы ждем у тротуара.
— Ты уверен, что это твой? — спрашиваю я.
Парень пожимает плечами.
— Не похоже, что дома кто-то есть. Пойдем?
Я киваю. Я проголодалась, хотя и не должна была. Мне хочется зайти внутрь и что-нибудь съесть, может, изучить наши симптомы и проверить, не могли ли мы случайно вступить в контакт с какой-то пожирающей мозг бактерией, похитившей нашу память. В таком доме обязательно должно быть несколько ноутбуков. Сайлас сворачивает во двор и паркуется. Мы робко выходим, оглядываясь на кусты и деревья, будто они вот-вот возьмут и оживут. Он находит ключи от двери. Я изучаю его, пока жду позади. С такой одеждой и прической он похож на крутого беззаботного парня, но его поза выдает, что ему отнюдь не весело. От него также пахнет улицей: травой, сосной и насыщенным грунтовым ароматом. Сайлас собирается повернуть ручку.
— Стой!
Он медленно оборачивается, несмотря на мой повышенный тон.
— Что, если внутри кто-то есть?
Парень ухмыляется или, возможно, гримасничает.
— Может, хоть они нам расскажут, что происходит…
Тогда мы заходим. Замираем на минуту, оглядывая помещение. Я прячусь за Сайласом, как трусиха. Мне не холодно, но я дрожу. Все здесь такое внушительное и тяжелое — мебель, воздух, мой рюкзак, мертвым грузом висящий на плече. Сайлас проходит вперед. Я хватаюсь за его рубашку, и мы переходим из прихожей в гостиную. Так и бродим по комнатам, останавливаясь, чтобы изучить фотографии на стенах. Двое улыбающихся загорелых родителей обнимают двух улыбающихся темноволосых мальчишек — на заднем плане журчит океан.
— У тебя есть младший брат, — говорю я. — Ты знал об этом?
Он качает головой. Чем старше на фотографиях братья, тем реже улыбаются. У них полно прыщей и пластинки на зубах, а родители перестарались в попытке изобразить радостный вид, прижимая к себе напряженных деток. Мы переходим в спальни, затем в ванные комнаты. Рассматриваем книги, читаем этикетки на коричневых пузырьках из аптечки. Его мама украсила интерьер засушенными цветами; они вжаты между книгами на ее тумбочке, в комоде и выставлены на полках в родительской спальне. Я касаюсь каждого цветка, нашептывая под нос названия. Я помню их все. По какой-то причине это вызывает у меня хохот. Сайлас резко останавливается, зайдя в комнату мамы с папой и обнаружив меня согнувшейся от смеха.
— Прости. Так, нахлынуло…
— Что нахлынуло?
— Я вдруг поняла, что забыла абсолютно все о себе, но помню, как выглядит гиацинт.
Он кивает:
— Да. — Затем смотрит на свои руки и морщит лоб. — Думаешь, нам стоит кому-нибудь рассказать? Может, поехать в больницу?
— Думаешь, нам поверят? — спрашиваю я. Мы смотрим друг на друга с мгновение. Я подавляю желание вновь поинтересоваться, не шутит ли он надо мной. Это не прикол. Слишком уж все реально.
Дальше мы перемещаемся в кабинет отца и начинаем копаться в бумагах и рыскать в ящиках. Но в них нет ничего, что могло бы подсказать, почему мы такие, ничего необычного. Я исподтишка наблюдаю за Сайласом. Если это розыгрыш, то он очень хороший актер. «Может, это эксперимент?» — думаю я. Может, я часть каких-то психологических государственных опытов и проснусь в лаборатории? Сайлас тоже за мной наблюдает. Я вижу, как он проходится по мне взглядом, размышляя… оценивая. Мы почти не разговариваем. Одни «Посмотри сюда» да «Думаешь, это важно?».
Мы незнакомцы и не особо можем поддержать беседу.
В последнюю очередь мы заходим в комнату Сайласа. Он сжимает мою руку, но я не возражаю, поскольку вновь чувствую головокружение. Первым делом отмечаю нашу фотографию на столе. На мне — короткая пачка с леопардовым принтом и черные ангельские крылья, элегантно расправленные за спиной. На глазах густые блестящие накладные ресницы. Сайлас одет во все белое и тоже с крыльями. Выглядит неплохо. Добро против зла. Может, мы увлекались ролевыми играми? Он смотрит на меня и поднимает брови.
— Неудачный выбор костюмчика, — я пожимаю плечами. Сайлас улыбается, и мы направляемся в другую часть комнаты.
Я поднимаю взгляд на стену, где в рамках висят фотографии людей: привалившийся к стене бездомный мужчина, укутанный в одеяло; женщина, сидящая на скамейке и рыдающая в ладони. Цыганка, сжимающая собственное горло, глядя в объектив пустыми глазами. Фотографии мрачные. Они вызывают желание отвернуться, устыдиться. Не понимаю, зачем кому-то снимать такие грустные картины, да еще и вешать их на стены, чтобы ежедневно смотреть на них.