Артем: А что? Что? Что случилось?
Оля: (Очень долгая пауза). Потом. Объясню все потом. Я стараюсь ее понять. Ведь, самое ужасное время в жизни – это отрочество. Когда тебе четырнадцать-семнадцать лет. Уже о многом задумываешься, анализируешь, появляется первый опыт человеческих взаимоотношений. Очень чувствуешь ложь, фальшь, но уже заложенное воспитание говорит: “Молчи – это взрослый, он старше, ты не имеешь права”. Я вспоминаю, как мне было стыдно за тех, кто мне лгал в глаза, пользуясь моим молчанием. Но самое ужасное, что прошли годы, и я делала то же. Я не хотела понимать ребенка, мне так было легче и удобней. Я не оправдываюсь, потому что не могла и не знала, как вернуться мыслями и чувствами в свою прошлую жизнь, чтобы понять эту.
Артем: У тебя сложные отношения с дочкой?
Оля: Внешне у нас очень хорошие, теплые, доверительные отношения.
Артем: А почему внешне?
Оля: Я старалась понять ее. Мне казалось, что главное в жизни быть нужной ребенку. Моя поддержка, помощь, совет – вот основа всего. Потом, правда, поняла, что еще есть я. Нельзя растворять свою жизнь в жизни дитяти, иначе, становясь ее опорой, становлюсь ее собственностью. Вот эта грань, на мой взгляд, самая сложная. Ведь, очень маленькая часть родителей обладает педагогическим даром.
Артем: Неужели, у тебя с этим сложности?
Оля: Я не знаю, как тебе объяснить. У каждого человека свой порог взросления.
Артем: (С иронией). И чем же мешает этот порог общению с родными и близкими?
Оля: (Тоном Артема). А порог этот связан с тем, что появляется свой внутренний мир, который каждый из нас очень охраняет.
Артем: От кого?
Оля: От всех.
Артем: А что, есть что охранять?
Оля: Есть.
Артем: (Серьезно). Первая влюбленность?
Оля: Да.
Артем: Но она уже взрослая – уже пора.
Оля: Дело не в этом.
Артем:
Что, плохой мальчик?
Оля: Не знаю. Не видела.
Артем: (Нетерпеливо). Ну, так увидь. Что мешает?
Оля: У меня складывается впечатление, что ты не запоминаешь услышанное прежде.
Артем: (Раздраженно). Что же я не запомнил?
Оля: Я сказала, что она меня убивает, что я всего перебоялась.
Артем: Не понял? Это дурная компания? Дурные привычки? Дурные наклонности? Ты можешь объяснить по-человечески (тон все более резкий) .
Оля: Не надо, Артем, так резко, не надо. Ты не задумывался над тем, что многие проблемы наших детей в нас самих?
Артем: Мы не видим в детях наших недостатков.
Оля: Не хотим видеть. Я корю себя за то, что девочка выросла без отца, без постоянного присутствия взрослого мужчины в доме.
Артем: Но сегодня – это поголовное явление.
Оля: А разве мы знаем, что в этих семьях? Ты вправе мне сказать, что все семьи проблемны. Только в каждой семье свой “жирный вопрос”.
Артем: Конечно.
Оля: Я не знаю, как это объяснить, но я оказалась не самодостаточной, как женщина: я не долюбила и, понятно, что уже не долюблю. Я даже не знаю, была ли, хоть когда-нибудь, по-настоящему любима. Ах, как надо знать, что ты любима, что ты нужна, что ты – единственная (пауза). Отсутствие всего этого – такой комплекс, из которого один выход: тупик.
Артем: Ты очень сгущаешь краски. Уж, ты-то такая самодостаточная женщина.
Оля: Я не о том. Вся нерастраченная нежность досталась ребенку. Все в жизни должно быть в меру. А, уж, родительская любовь особенно.
Артем
:
Ты ее очень избаловала?
Оля: Да, в общем, особенно нечем. Я сама сузила круг собственных чувств.
Артем: Оля, давай вернемся к ребенку.
Оля: А я не отходила (замолкает, долго ходит из угла в угол, не знает, как начат, а потом, как головой в омут.) Понимаешь, два года назад наша девочка поехала отдыхать на море. Нас, как будто бы, тянет в одно и то же место. Я отпустила ее с семьей подружки. Девочка она видная, крупная, высокая. В свои четырнадцать она выглядела на семнадцать-восемнадцать лет. Она всегда была серьезна, она начитана. У нее есть чувство достоинства.
Артем: (Перебивая). Так что же не так?
Оля: Все так. Она познакомилась с мужчиной намного старше себя. Умным, красивым, воспитанным, внимательным. Она полюбила его. Я вижу – это не увлечение, не влюбленность – это любовь. Ранняя, первая, беззаветная.