— Мать номер два, не переживай, мы поможем.
Манька принесла нам горючее, чтобы лучше работалось. Николай сортировал письма: одна стопка — о красоте, вторая — психология, в третьей — разное.
Манька села на телефон.
Дорогая редакция!
Я бы хотела, чтобы после смерти меня сожгли, но не знаю, сколько это стоит и куда обращаться. Правда, я еще молода и ничем не болею, но мне было бы спокойнее, если бы…
Николай подал газету, Манька набрала номер круглосуточной службы ритуальных услуг. Зачем мне в одиннадцать часов ночи знать, где кого-то будут сжигать через сорок или сколько-то там лет?
Дорогая Ева!
Сообщаю тебе адреса учреждений, которые оказывают такие услуги. Однако из твоего письма следует, что ты еще учишься в институте…
Я забыла ей написать, что сегодняшние цены могут измениться через сто лет. Догадается ли она сама?
Сообща мы ответили на четырнадцать писем. Не понимаю, откуда у людей такие безысходные проблемы.
Маска, которую можно накладывать в любом возрасте, — это маска из овсяных хлопьев.
Еще бы. Мне ли об этом не знать. Это была первая и последняя маска, которую я сама себе сделала. Мне было тринадцать лет. В каком-то журнале я прочитала, что ее можно применять в любом возрасте. Сначала я обшарила всю квартиру в поисках овсяных хлопьев. Нашла их в комнате отца. Родители хранили разные вещи в разных странных местах. Мама, например, держала свой коньяк рядом с томиком Жеромского. А отец прятал привезенный из Америки “Плейбой” в ящике с носками. Честное слово, забавный у нас был дом.
Геркулес оказался в ящике у отца. Там же, где лежали носки и “Плейбой”. Залить горячей водой так, чтобы образовалась кашица. Залила. Половину коробки пришлось высыпать, чтобы образовалась кашица. Кашицу нанести на лицо и держать двадцать минут, затем смыть теплой водой. Нанесла. Держала. Слегка даже пощипывало, но и в самом деле кожа стала гладенькая и свежая, просто чудо.
Я позвонила маме, чтобы похвастаться, какая я молодчина и как за собой слежу. Мама пожелала узнать, где я взяла овсяные хлопья, потому что дома их не было. Слишком поздно я спохватилась, что выдала папу. Может быть, родители поэтому и развелись?
Мама отреагировала так:
— Ну что ж, прекрасно, хоть раз ты как следует умыла лицо.
Я взглянула, а на коробке отчетливая надпись: “Мыльная стружка”.
Ничего удивительного, что мой Эксик ушел к Йоле. Она уж точно никогда бы себе не сделала маски из мыла.
Еще шестнадцать писем. Голубая бумага. Батюшки!
Дорогая пани редактор!
Не понимаю, почему в Вашем письме ко мне столько желчи. Мне не к кому было обратиться со своими проблемами, и я подумал, что в журнале, который читает моя жена, меня поймут лучше, чем в любой другой редакции.
Однако я не ожидал, что меня так несправедливо осудят. Вы не понимаете, в какой я оказался ситуации. Не знаю, сколько Вам лет, но, по-видимому, Вам уже пора освободить место другим, если любовь стала для Вас столь отдаленной темой…
Вот так Голубой!!! Действительно, в последнем письме я выпустила немного яду, чтобы он не умничал. Так недолго и с работы вылететь! Самого желчь заливает, губошлеп этакий!
Если шеф узнает, как я отвечаю на письма страждущих мужчин, обманутых бедняг, которые вначале сами доводят своих жен до того, что переполняется их чаша терпения, а потом пишут жалостные письма, то как пить дать не работать мне больше в редакции.
Как будто у меня мало других проблем! Завтра опять явятся сантехник и электрик, потому что надо починить кое-что после того, как рабочие положили кафель; Тося схватила две двойки по математике, Борис окончательно дожевал обивку на входной двери у мамы, надо подсушить дом — того и гляди зима грянет, ведь осень уже на носу… Господи, не хватало только, чтобы меня уволили!
Я встала. Включила компьютер. Что я могу ему написать?
Уважаемый читатель!
Я действительно плохо знаю Вашу ситуацию и позволила себе выбрать некорректный тон письма, писала скорее как частное лицо, а не как редактор отдела по связям с читателями. Вероятно, Вы относитесь к тому небольшому статистическому проценту мужчин, которые умеют думать и чувствовать…
Надеюсь, он сменит гнев на милость. Попрошу Николая, он отвезет всю эту корреспонденцию завтра в редакцию.
ПТИЦА — НЕ ПРИМЕТА
Вот так история! Подъезжала я к дому — Агнешка одолжила мне на время строительства малютку “фиат”, — гляжу: сова! Со сломанным крылом, сидит посреди дороги. Живая! Уля сбегала за коробкой, но держалась в стороне; по ее мнению, птицы созданы для полета, а я сову раз — и в коробку, и на переднее сиденье. А вдруг это примета? Добрый знак, что у меня будет дом, свой собственный, что наконец-то придет электрик, что зима будет мягкая и не полопаются трубы — ведь у меня уже есть вода! А сова, которую вылечит Манька, поселится на чердаке!