Ни за что не доставлю удовольствия этой злюке: ни злости, ни разбитого сердца. Ага! Я оказалась права. Напускной сочувственный взгляд постепенно сменился бешенством. Нет, ей меня не добить, ни за что!
— Вы мне казались хорошей супружеской парой, — заявила она в исступлении.
— Очень хорошей, поэтому мы и теперь хорошо живем, — соврала я не моргнув глазом, а сквозь ресницы мне мерещилась Йоля, обметанная ветрянкой.
Я улыбнулась.
— Даже не думала, что ты так легко с этим смиришься. — В голосе знакомой зазвучало разочарование. — Да, не думала, что ты такая бесчувственная. Нет ничего лучше, чем поддержка другой женщины!
Кто б мог подумать, что еще недавно меня удивляло поведение Маньки! Иногда она работает в одну смену с женщиной, иногда с мужчиной. По ее словам, с мужчинами еще как-то можно договориться. Ведь как быть женщине, которая ходит на службу и занята с восьми до шести? И хочет при этом хорошо выглядеть? Такая женщина выгадывает, как бы ей отлучиться в рабочее время, особенно если наступает затишье. В солярий, например, или сделать педикюр. Если с ней дежурит мужчина, все в порядке, можно прямо сказать: “Иду в солярий, буду через полчаса”. Мужчины таких вещей не понимают, но относятся к ним с уважением. Женщины понимают значение слова “солярий”, однако должного уважения не проявляет. Еще бы! Она идет, а я нет? У нее есть деньги на всякие там прихоти?!
Манька в таких случаях применяет свой метод. Покрутится-покрутится по лечебнице, убедившись, что никого, кроме нее самой и напарницы, нет, сообщает:
— Надо сходить за ливерной колбасой.
Слово “надо” выражает не прихоть, тем более не желание, а неприятную повинность, что подразумевает: я должна, потому что нечего есть, а также более глубокий смысл: денег хватит только на ливерную колбасу, она и спасет жизнь мне и моей семье. И наконец, то, что лежит на самом дне значений вереницы слов “надо” и “ливерная колбаса”: одно дело, если бы я шла просто за покупками, но у меня тяжелое финансовое положение и ты, наверное, не будешь возражать? Слово “покупки” может также вызвать ненужные ассоциации, например: у тебя в конце месяца еще есть деньги? А отсюда последует простой вывод: если у тебя есть деньги, то и время найдешь, и лучше всего после работы!
В общем, если Маньке надо идти за ливерной колбасой, то, ясное дело, ее напарница вздыхает с сочувствием и говорит: “Ступай”. Манька тут же садится в свою новую машину и мчится в солярий. Иногда возвращается красная. В солярии, как известно, иногда загорают, а иногда, неизвестно почему, сначала розовеют.
Я как-то спросила Маньку:
— Неужели напарница не догадывается, что ты была в солярии, ведь невооруженным глазом видно?
— Э-э-э, — ответила Манька, — когда у меня была старая машина, я говорила, что эта колымага — чтоб ей ни дна ни покрышки! — заглохла и мне пришлось ее толкать, вот я и раскраснелась.
До чего умна Манька! Даже если на ней дорогие тряпки, которые совсем недавно вызывали зависть ее коллеги, то теперь, после того, как ей пришлось толкать машину в своем наряде, та испытывала удовлетворение, умело замаскированное сочувствием: “Какой кошмар!”
Приятельница живо вообразила, как напотелась бедная женщина, толкая машину, и ведь никакой самый лучший, современный и качественный дезодорант, защищающий в течение двадцати четырех часов, содержащий микрогранулы, которые обогащаются кислородом, не рассчитан на то, что придется толкать автомобиль. Кроме того, у приятельницы машина получше, ее не надо толкать. В этой связи вопрос о нарядах отступает на второй план, да к тому же на фоне ливерной колбасы.
Но так было когда-то. Теперь у Маньки новая машина, которая не ломается. В солярий она по-прежнему ездит. Я как-то поинтересовалась:
— А что ты теперь говоришь, когда возвращаешься красная как рак?
— А! — ответила Манька, сияя. — Говорю, что меня стукнули. Что у меня климактерические приливы. Она меня еще больше за это любит! Сочувствует, что так рано! Может быть, и мне надо было бы доставить удовольствие моей знакомой: разрыдаться, начать жаловаться, стонать, — ей было бы так приятно, что не ее муж сделал ребенка Йоле. Куда мне — умом не вышла. Теперь вместо сочувствующей приятельницы у меня появился враг. Мне бы следовало подольше пожить у Маньки — многому бы научилась.
ВСЕ ОНИ ОДИНАКОВЫ
В редакции меня окликнул главный:
— Пани Юдита, зайдите на минутку!
Я перепугалась до смерти. Оказалось, он решил предложить мне перейти на ставку.
— Предпочитаю хвалить день по вечеру, — сказал он, — однако, бесспорно, с тех пор, как вы у нас работаете, стало приходить больше благодарственных писем, адресованных именно вам. Взгляните! — и театральным жестом обвел горы корреспонденции, наваленной на письменном столе.
У меня подкосилось ноги. Я узнала голубой конверт в стопке еще не разобранных писем. Голубой нажаловался — как пить дать. Не нужна мне никакая ставка! Не хочу. Я живу в деревне и не могу каждый день ездить в Варшаву. К тому же шеф меня выгонит, как только прочитает письмо от Голубого. Мужчины коварны! Нет чтобы написать прямо мне или вообще перестать закидывать редакцию посланиями, этот бездельник (у кого же еще в этой стране есть время переписываться!) нашел себе развлечение!